"Геннадий Падаманс. Хиросима" - читать интересную книгу автора

он не был подписан; значит, необходимо знать меня помимо романа. С другой
стороны, я нутром чувствовал в письме неизвестного отклик на мой роман,
родственные интонации. В самом деле, это мог быть только кто-то из общества.
На последней встрече присутствовало человек двадцать, из них с пятью-шестью
я здоровался за руку, еще семерых-восьмерых знал в лицо; остальные - terra
incognitaлибо дамы. Когда месяц назад я появился там первый раз, старший
поэт предложил мне заполнить формулярчик - таков, мол, порядок - и я по
своей лени не удосужился даже соврать, указал все, вплоть до почтового
индекса. Отсюда понятно происхождение адреса. Хотя толком ничего еще я не
понимал. Подозревать в авторстве письма старшего поэта, этого мудозвона -
вернее уж тогда было бы списать все на инсинуации жены, но и такой вариант
не стоил даже обсуждения. Нет, кто-то в обществе пристально наблюдал за
мною, и этот инкогнито добыл у старшего поэта адрес. Но что, собственно, мог
он наблюдать? Всего три раза я появлялся в обществе. В первый раз что-то
сумбурно кричал, махал руками, будто шашкой - сплошная сумятица. Во второй
раз уже больше молчал, пару раз только высунулся с парой реплик. В третий
раз откровенно дремал. И до того додремался, что забыл свой роман, о котором
никто и знать не должен бы. Получается, узнали. Не из-за физиономии же моей
письмо накатали... На мгновение у меня даже мелькнула игривая мысль: а не
замешана ли тут какая-нибудь Джульетта, - но трудно было всерьез на этом
притормозить. Письмо писал явно мужчина: по стилю, по почерку, да и глаголы
указывали на мужской род. Получалась одна только версия: я оставил роман,
некто его подобрал, залпом прочел, именно залпом мой большущий роман -
потому что уже на третий день утром почта доставила мне письмо.
Фантастическая скорость, просто невероятно, - рассуждал я, - но ведь жизнь
так устроена, что самое невероятное вполне может произойти, тогда как самое
ожидаемое будешь ждать до посинения. Покаянный звонок от жены в частности...

В воскресенье, несколько оправившись от последствий запруды в
собственной голове, я шел на очередную встречу молодых поэтов с двумя
письмами в сумке. Точнее, с двумя экземплярами одного и того же письма. Я
был уверен: в этот день что-нибудь прояснится.
Поэтов собралось меньше обычного. Я опоздал, они уже обсуждали какую-то
газетную статью, на меня вроде бы особого внимания не обратили. Как будто.
Однако кое-кто наверняка затрепетал.
Спрашивать в лоб у старшего поэта, не подобрал ли кто в прошлый раз мой
роман и не интересовался ли кто моим формуляром, я посчитал откровенно
вульгарным. Но вместо этого вдруг выдал господам поэтам речь о романе как
ритуале.
Жизнь не игра, - утверждал я, - а "великая охота". И предлагал
вспомнить, каким образом охотились на мамонтов наши давние предки. Сначала
охотники постились, то есть сосредотачивались, концентрировались духовно,
затем приступали к непременному ритуалу. Ритуал состоял в том, - пояснял
я, - что определенным образом символически обозначался мамонт, и охотники,
впадая в транс, начинали священную пляску вокруг этого псевдомамонта, чтобы
в конечном итоге его поразить. Только после подобного ритуала, если не
поступало дурных знаков, охотники шли со своими каменными топорами и копьями
на настоящих мамонтов и без особых проблем убивали реально. Однако если
имелись дурные знаки, даже угроза голодной смерти не могла заставить
охотников взяться за копья. Что все это означало? - спрашивал я. И отвечал: