"Геннадий Падаманс. Первостепь " - читать интересную книгу автораэтому некто было как-то все равно. Вот голубь пьет, задрал кверху хвост. Вот
поднял голову, опустил хвост. Смотрит. Вот опять задрал хвост. Голубь пьет. Вот поднял голову. Смотрит. Вот... Что-то заело с этим голубем. Бесконечно он пил. Бесконечно осматривался. Пил и осматривался. Но раз тот так часто осматривался, должен был быть кто-то еще. Кого голубь боялся. Кого опасался. Голубь боялся женщины. Женщина делала что-то постыдное. Что-то неправильное. Толкла в ступке какие-то корешки и бросала в огонь. Как шаманка. А еще женщина пела. Неправильно пела. Но все равно это пение притягивало. Не голубя притягивало, а того, кто смотрел. "Найди мамонтов, муж! - пела женщина. - Приведи к людям! Обеспечь их добычей! Сделай так, не споткнись!" Последние слова звучали особенно громко. "Не споткнись!" - гремело вокруг. "Не споткнись!" - а он... он ведь как раз и споткнулся. Он просто лежал, уткнув глаза в землю или куда-то еще, а жена пела. Он не хотел жену, но та так настойчиво пела. Просила его разыскать мамонтов. Просила принести людям весть. Просила не спотыкаться. Просила. Просила. Опять просила. Сосновый Корень поднялся. В который уже раз. В голове шумело, но никакого голубя больше не было. И лужи не было. Он видел звезды. И он нашел нужную. Чтобы идти. Он пошел. А вдалеке ревел лев. Очень грозно ревел. Льву стала поддакивать львица, потом другая, затем еще одна. Теперь ревели все львы. И они помогали Сосновому Корню идти. Он мог сосредоточиться. Он слышал рев справа - и больше ничего. Ничего другого не было. Ничего постороннего. Только рев - и звезда. Та звезда, которая вела к стойбищу. За которой он бежал. Уже бежал. А львы по-прежнему ревели. Теперь бегущий знал, что львы ревут для предупреждают. Он понимал. И все равно бежал. Упадут мамонты - упадет мир. Так ревели львы. Человек с копьем на плече их понимал. Лучше всего было упасть ему одному. Только ему. Он понимал. Не просто понимал. Он почему-то это знал. Надежно знал. Но не мог остановиться. **** Детеныш не долго пугался. К вечеру круглые глазенки перестали таращиться на малейший шорох, малыш больше не прятался от бабочек или стрекоз. Быстро забылось тяжелое, негде тому уместиться в столь маленьком тельце. А вот недоумение на мордочке осталось. Потому что исчезли друзья. Не с кем было играть. Как ни оглядывался Детеныш, как ни вслушивался - никто больше не таился в засаде на его хвост, никто не подбирался сбоку, никто другой не клянчил молока у его матери. И, кажется, Детеныша это устраивало. Так даже было спокойнее без резких движений, без каких-то внезапных перемен. Малыш жался поближе к Сильной Лапе, сосал молоко, приятно урчал - и был таким же, как прежде. Родным. Сильная Лапа ничего не хотела. Или, наоборот, хотела, чтобы так было всегда, без конца. Ты уютно лежишь, и рядом Детеныш, который сосет молоко. Его нежная мордочка тыкает в твой живот, шероховатый язычок лижет - так было приятно все это, настолько невыразимо, что львица даже и не урчала, боясь посторонним звуком нарушить идиллию. Прыткая, Куцая - их сейчас не было, никого не было, никаких львов, и быков, и самой степи тоже не было. Только |
|
|