"Геннадий Падаманс. Первостепь " - читать интересную книгу автора

засунула, внюхалась... вроде бы что-то есть под песком, но так смутно...
где-то совсем далеко там вода, мамонтам не докопаться до такой глубины.
Ничего не получится. К реке нужно идти, торопиться.
Старая Мамонтиха уныло отступила назад, собиралась уже вернуться на
свое место во главе стада, чтобы подать им сигнал, что пора, хватит без
толку рыться, хватит поджариваться на одном месте - но тут сбоку
случилось... Это все же случилось. В самый неподходящий момент.
Густая Шерсть отделилась от стада, отошла в сторону. Не просто так
отделилась. Кавалер сразу же за ней ринулся следом. А Двойной Лоб прекратил
копать, задрал хобот, издали нюхает. Густая Шерсть решила, наконец,
подпустить Кавалера. Надоело испытывать. Подпустила. Хоботами вместе
сцепились и медленно шествуют рядом. Все им теперь нипочем. Жара нипочем, и
жажда нипочем. Шествуют рядом, сцепились. Но вот расцепились. Теперь Кавалер
ищет подарки. Нетерпеливо обследует хоботом редкие чахлые травы, как будто
это свежий, только что пробившийся ковыль, как будто молодая полынь, как
будто можно эту зелень положить подруге в рот, как будто это покрывшаяся
желто-зелеными метелками вожделенная конопля, как будто типчак, как будто...
Ничего не нашел подходящего. Без подарков остался. Спину стал гладить своей
подруге. Гладит хоботом, гладит, а та довольна, глаза прикрыла длинными
ресницами, наслаждается. В ответ стала гладить своего кавалера. Этот сразу
все понял. Теперь стал напротив нее. Они долго стоят друг против друга,
вновь переплетя хоботы, сцепившись бивнями, подняв головы вверх. Их рты
соприкасаются. Один и тот же воздух вдыхают они. Одни и те же у них помыслы.
И одно нераздельное тело. Старая Мамонтиха неотрывно за ними наблюдает, как
зачарованная. И все остальное стадо тоже наблюдает, даже детеныш. Один
только Длинный Хобот по-прежнему ковыряется в яме. Пусть роет. А эти двое
вдруг ненадолго разделились. Кавалер обходит подругу и, опираясь на задние
ноги, взгромождается передом на ее спину. Совершается таинство. У всех н
виду. Эти двое, слившись в единое, призывают новую жизнь. Верят, что здесь
хорошо. Что прекрасно. Что много будет воды, предостаточно - и еще больше
зелени. Вкусной-вкусной. Старая Мамонтиха все видит. Так было, так будет,
так должно быть. Она за это в ответе, она это блюдет. И вдруг екнуло сердце
у Старой Мамонтихи, вдруг что-то почудилось. Там, на последнем холме, Старой
Мамонтихе что-то послышалось подозрительное. И не одной ей. Двойной Лоб тоже
вдруг развернул хобот в том направлении, нюхает. А Старая Мамонтиха
навострила уши. Хотела получше прислушаться, но отвлекают влюбленные нежными
хрипами, этим все нипочем. А тут вдруг и хобот почуял... Игрунью почуял,
мамонтицу Игрунью, у которой вздувшийся живот. И эта решилась не вовремя. От
этой клубится родильный запах. Измучилась ждать до реки. Не вытерпеть
больше. Решилась рожать прямо здесь.
Старая Мамонтиха устремляется к Игрунье. Это самое важное, важнее
влюбленных, никак нельзя бросить Игрунью в таком состоянии. Чтобы там ни
было. Еще одна самка, Задира, тоже готова помочь. Втроем отходят от стада в
сторону. Но недалеко. Чтобы все видели. Но все и так теперь смотрят только
на них, на Игрунью. Задрали кверху хоботы, выставили бивни. Готовы прогнать
любого врага, если тот вдруг объявится. Но некого прогонять. Одно солнце в
небе - его не прогонишь. А Игрунья уже тужится. Тужится, тужится. Старая
Мамонтиха подбадривает, рядом стоит, вся в нетерпении, ждет. И Задира вся в
нетерпении, эта глазами вокруг стреляет, осматривается - на любого готова
кинуться и растоптать, если вдруг помешает. Но никто не мешает, Игрунья