"Вячеслав Пьецух. Государственное Дитя (Авт.сб. "Государственное дитя")" - читать интересную книгу автора

элементарный уход за собой отнимает в деревне безумное количество времени.
Немудрено, что деревенские живут жизнью почти совсем физиологической,
заботясь главным образом о поддержании своего физического существования, и
в этом смысле мало чем отличаются от первобытного человека. Если бы в
сельской местности еще и телевидение отменить, то они, может быть, для
вящего сходства и пить бы бросили, а то им каждый вечер показывают, как
белые люди живут в Калифорнии, так они нервничают и пьют.
Кстати, о пьянстве. Третьего дня наш пастух Егор так нарезался, что
свалился в сугроб и уснул. Я было собралась его поднять и отвести домой,
но его собака Жучка меня не подпустила. Так Егор и лежал в сугробе, пока
не проспался. Я думала, воспаление легких ему обеспечено, - держи карман
шире, он даже насморка не схватил.
Ну так вот... А Петрович, напротив, что-то все хворает в последнее
время, то сердце, то давление, то желудок. Как-то он зашел ко мне и стал
жаловаться, что у него третий день давление двести двадцать на сто
пятьдесят, что он еле заставил себя сходить за хлебом в Погорелое, что,
дескать, случись чего, воды некому подать. Тогда я подумала: а уж не
собирается ли он сделать предложение Надежде Михайловне? Вот это был бы
номер! И решила пригласить обоих на православное Рождество, думаю:
интересно, какая получится из меня сваха...
Часа за два до первой звезды я стала накрывать стол. Чтобы совсем уж
оглоушить стариков, я устроила полную сервировку, вплоть до накрахмаленных
салфеток, продетых в кольца. На закуску у меня была кетовая икра и
заливная телятина с хреном, на жаркое - курица под луковым соусом, на
десерт малиновое желе. Из горячительных напитков присутствовала бутылка
болгарского каберне и разведенный спирт, который я настояла на
смородиновом листе.
Что же ты думаешь: Надежда Михайловна попила, поела, два раза икнула и
собралась уходить! Еле-еле мы ее с Петровичем удержали. Я подала чай и
завела дипломатический разговор: "На старости лет, - говорю, - хорошие
женщины одни не живут". Она в ответ: "Как раз хорошие-то и живут. Ты вот
женщина положительная, не ехидная, а тоже как бы соломенная вдова". Я
говорю: "Все-таки вдвоем веселее". Она: "Куда как весело! Если он в годах,
то, значит, мне в сиделках быть, а если он еще ничего, то с пьяных глаз
будет за мной с топором гоняться". Петрович, со своей стороны, видит, что
дело не клеится, и тоже стал выступать: "Что это вы, - говорит, - кое-кого
выставляете в дураках?!" Я думаю, это в крови у русского человека
устраивать чужие судьбы и революции, причем все у него выходит
наперекосяк.
Отсюда первая поправка к новому евангелию: не делайте ничего. Ничего не
делайте из того, что выходит за круг житейского, ибо ничего не делать
означает, по крайней мере, не делать зла. Все несчастья мира от
деятельного человека, и нечего на Бога грешить: Бог не в ответе за зло,
как Джеймс Уатт не в ответе за железнодорожные катастрофы.
Ну так вот... А вечером я вяжу на спицах либо сочиняю тебе письмо.
Постепенно наступают сумерки, великий дар нашей природы (у нас и поэзия-то
есть потому, что есть сумерки), и я зажигаю свет, а если света нет (на
территории нашего сельсовета постоянные перебои с электричеством, особенно
в часы дойки, но часто и просто так), то зажигаю керосиновую лампу,
которая дает сказочное освещение, хотя и заметно приванивает керосином.