"Амос Оз. Повесть о любви и тьме" - читать интересную книгу автора

по-плохому, но они уйдут!")
Продолжая свой путь, мы спускались к зданию "Терра Санта". (В этом
здании отец проработал около десяти лет после Войны за Независимость. Тогда
Иерусалим оказался в осаде, и дорога в университетские здания на горе Скопус
была отрезана. Отдел периодической печати Национальной и Университетской
библиотеки нашел временное прибежище в углу на третьем этаже здания "Терра
Санта").
Отсюда мы шли примерно десять минут до дома Давида, здания со
скругленным фасадом, за которым обрывался город. Тут начинались пустые поля,
тянувшиеся до железнодорожной станции Эмек Рафаим. Слева виднелись крылья
ветряной мельницы в квартале Ямин Моше, а выше, справа, по склону холма
последние дома Талбие. Мы не говорили об этом, но какая-то напряженность
сковывала нас, когда выходили мы за пределы города, словно пересекали
невидимый пограничный кордон и вступали в пределы чужой земли.
Чуть позднее трех мы проходили по дороге, пролегавшей между развалинами
старинного турецкого постоялого двора "Хан", шотландской церковью,
возвышавшейся на холме, и запертым железнодорожным вокзалом. Здесь царил
иной свет, приглушенный облаками и древним мхом. Это место внезапно
напомнило маме мусульманско-балканский переулок на окраине местечка в
Западной Украине, где она жила когда-то. Папа же начинал рассказывать о
Иерусалиме времен Турецкого владычества, о притеснениях, чинимых
Джемаль-пашой, об отрубленных головах, о наказаниях палочными ударами. Все
это совершалось на глазах любопытствующей черни, собиравшейся здесь, на
мощеной площади перед железнодорожным вокзалом, который, построил в конце
девятнадцатого века, получив концессию от Оттоманской империи, иерусалимский
еврей по имени Иосеф бей Навон.


*

От привокзальной площади мы продолжали свой путь по Хевронской дороге,
оставили позади укрепленные строения, где размещалась британская мандатная
администрация, миновали площадку с цистернами, над оградой которой
возвышалась вывеска - широкий щит с надписью на трех языках. Если перевести
с иврита, слова были такими: "И восстань, глупец". Папа всегда усмехался:
что же это за глупец, которого надпись призывает восстать? И не дожидаясь
моего ответа, отвечал сам себе: "Это не векум авиль (восстань, глупец), а
английское выражение вакуум ойл (масло в герметичной цистерне), но на иврите
и то, и другое пишется одинаково, и все дело лишь в том, как расставить
диакритические знаки, так называемую огласовку, - под или над буквами". И
добавлял: "Вот перед нами еще одно свидетельство того, что воистину настало
время ввести, наконец-то, в несчастное еврейское правописание самые
решительные исправления в современном европейском духе: ввести у нас
гласные, которые регулируют произношение. Как, скажем, дорожная полиция
регулирует движение. Кстати, на паровозах королевской железной дороги
принято писать "inflammable" (воспламеняющийся), а на чиновничьем иврите
британской мандатной администрации предупреждают: "Может воодушевиться" - не
более и не менее! - поскольку "воодушевление" на иврите имеет в своей основе
слово "пламя".
Слева от нас ветвились крутые улочки, ведущие в арабский квартал