"Амос Оз. Повесть о любви и тьме" - читать интересную книгу автора

уголков нашего двора, погруженного в чтение, - коленки поджаты, голова
склонена, рот приоткрыт. И когда папа с дружелюбным упреком спрашивал: "Что
с тобой опять стряслось?" - требовалась долгая минута, чтобы вернуть меня в
этот мир: так утопающий или унесенный потоком медленно-медленно, словно бы
нехотя, возвращается из бесконечного далека в юдоль плача, в мир
повседневных обязанностей.
В детстве мне нравилось расставлять вещи в определенном порядке,
раскидывать их и вновь расставлять, но всякий раз чуть-чуть по-другому.
Три-четыре пустых рюмки для вареных яиц могли стать у меня то системой
фортификационных укреплений, то эскадрой подводных лодок, то конференцией
собравшихся в Ялте лидеров великих держав. Иногда я совершал короткие
вылазки в царство полнейшего беспорядка. Было в этом что-то дерзкое и очень
возбуждающее: мне нравилось рассыпать по полу содержимое спичечного коробка
и пытаться складывать из спичек бесконечное число возможных комбинаций.
В течение всех лет, пока шла Вторая мировая война, на стене в коридоре
висела большая карта театра военных действий в Европе с воткнутыми в нее
флажками разных цветов. Папа передвигал их раз в два-три дня в соответствии
с радиосводками. Я же создал свою параллельную виртуальную действительность:
на циновке развернул я собственную арену военных действий, передвигал боевые
колонны, брал врага в "клещи", делал ложные маневры, пробивался ударными
группами, обходил с флангов, лично принимал решения о тактических
отступлениях, используя их для стратегических прорывов.
Я был одержим историей. Я решил исправить ошибки великих полководцев
прошлого. Например, я снова поднял Великое еврейское восстание против римлян
в первом веке новой эры, спас Иерусалим от полного его разрушения легионами
Тита, перенес битву на территорию врага, привел отряды Бар-Кохбы под стены
Рима, штурмом захватил Колизей и водрузил еврейский стяг над Капитолийским
холмом. С этой целью Еврейскую бригаду, сформированную в Эрец-Исраэль и
воевавшую в составе британской армии в Европе, я перенес во времена Второго
Храма и приходил в восторг от тех разрушений, которые два пулемета смогли
нанести всем прославленным легионам Адриана и Тита, да будут прокляты их
имена. Легкий самолет, один единственный "пайпер", поставил у меня на колени
заносчивую Римскую империю. Отчаянный бой защитников крепости Массада я с
помощью миномета и нескольких ручных гранат превратил в убедительную победу
евреев.
По сути, этот странный порыв, овладевавший мною, когда я был маленьким,
это желание предоставить тому, что было, возможность вернуться туда, куда
нет и не будет возврата, - один из порывов, которые двигают моим пером
сегодня, когда я сажусь писать.


*

Многое пережил Иерусалим. Город был разрушен, отстроен, разрушен и
вновь отстроен. Завоеватели один за другим приходили в Иерусалим, правили в
нем какое-то время, оставляли после себя несколько стен и башен, несколько
зарубок на камне, горсть черепков и документов - и исчезали. Испарялись, как
утренний туман со склонов этих гор. Иерусалим - это старая нимфоманка,
которая с широким зевком стряхивает с себя одного любовника за другим,
предварительно выжав их до конца. Это паучиха, разрывающая в клочья тех, кто