"Амос Оз. Повесть о любви и тьме" - читать интересную книгу автора

Читать я начал сам, почти без посторонней помощи, когда был совсем
маленьким. Чем еще было нам заниматься? Ночи тогда были длиннее, потому что
земной шар вращался намного медленнее, потому что гравитация в Иерусалиме
была намного сильнее, чем в наши дни. Бледно-желтый свет лампочки то и дело
гас из-за перебоев с электричеством. И по сей день запах горящих свечей и
закопченной керосиновой лампы вызывает во мне страстное желание читать
книгу. С семи вечера мы уже были заперты в доме из-за комендантского часа,
введенного в Иерусалиме британскими властями. И даже без комендантского
часа - кому захочется оказаться на темной улице в Иерусалиме тех дней? Все
закрыто наглухо, заперто на засовы, каменные улицы пустынны, и за каждой
тенью, двигавшейся по переулкам, тащились по асфальту еще три или четыре
тени теней.
Даже, когда не было перебоев с электричеством, мы постоянно жили при
тусклом освещении, поскольку обязаны были экономить: родители использовали
лампочку в двадцать пять, а не в сорок ватт, не только из экономии, но,
главным образом, потому, что яркий свет - это расточительство, а
расточительство - аморально. В нашу маленькую квартирку всегда была втиснута
вся страдающая половина рода человеческого: голодающие в Индии дети, из-за
которых я обязан был съесть все, что кладут мне на тарелку; нелегальные
репатрианты, спасшиеся из гитлеровского ада, которых у берегов Эрец-Исраэль
перехватывали англичане и изгоняли на Кипр в лагеря беженцев, где жили они в
жутких условиях; сироты в жалких лохмотьях, все еще блуждающие по
заснеженным лесам лежащей в развалинах Европы. Отец засиживался за своим
письменным столом до двух часов ночи, работая или читая газеты в анемичном
свете лампочки в двадцать пять ватт. Ему неприятно было пользоваться более
мощным освещением: разве первопроходцы-кибуцники в Галилее не сидят по ночам
в палатках, сочиняя стихи или философский трактат при свете колеблемой
ветром свечи? Может ли он пренебречь этим фактом? Сидеть себе, будто
Ротшильд, в ослепительном свете лампочки в сорок ватт? А что скажут соседи,
если вдруг увидят у нас освещение, приличествующее шумному балу? Он готов
был погубить свои глаза, но только не колоть кому-то глаза расточительством.
Мы не были очень бедными. Отец работал библиотекарем в Национальной
библиотеке, зарплата его была скромной, но постоянной. Мама время от времени
давала частные уроки. Я каждую пятницу поливал за один шиллинг садик
господина Когена в иерусалимском пригороде Тель-Арза, а по средам складывал
в ящик пустые бутылки позади бакалейной лавки господина Остера, зарабатывая
четыре груша. Еще я учил сына госпожи Финстер читать карту, договорившись об
оплате в два груша за урок (правда, работал я в кредит, и семейство Финстер
не расплатилось со мной и по сей день).
Несмотря на все эти наши заработки, мы изо дня в день экономили и
экономили. Жизнь нашей маленькой квартирки напоминала жизнь на подводной
лодке (я видел ее в кинотеатре "Эдисон"), где подводники, переходя из отсека
в отсек, задраивали за собой все переборки. Одной рукой я, бывало, зажигал
свет в туалете, а другой в это же время гасил свет в коридоре, чтобы не
разбазаривать электроэнергию. За цепочку сливного бачка я дергал очень
осторожно, ибо нельзя же, в самом деле, потратить целый бак воды, если
справил лишь малую нужду. Были и другие нужды (для них у нас не было
никакого названия), которые оправдывали в некоторых случаях расход воды. Но
малая нужда? Полный бачок? В то время как первопроходцы в Негеве, почистив
зубы, собирают использованную воду, чтобы полить ею саженцы? В то время как