"Захар Оскотский. Последняя башня Трои " - читать интересную книгу автора

секвойя - две тысячи. Но психология сильнее арифметики. Добившись, пусть
небольшого, продления своего естественного срока, мы перешли некий
психологический порог.
Когда-то человек - я прекрасно помню себя самого в прежнюю эпоху -
непрерывно измерял свою жизнь, и измерял ее не количеством прожитых лет, а
перспективой того, что ему осталось. Дед Виталий однажды показал мне старый
фильм о гибели "Титаника". Любой из нас был капитаном "Титаника". Любой
знал, проживая день за днем, что в трюме его корабля - течь. В каком бы
прекрасном настроении ни находился капитан, как бы ни радовался тому, что
его корабль сейчас легок на ходу и отлично слушается руля, он все время
помнил: течь нарастает, корабль неумолимо погружается.
Генная медицина не просто увеличила нашу жизнь на несколько
десятилетий. В сознании капитана-человека произошел перелом, когда он понял:
течь в его корабле, хоть не исчезла совсем, стала менее ощутимой, а главное,
в трюме непрерывно работают помпы, которые с течью борются.
Научный прогресс в биологии и медицине продолжается. Каждый, у кого
впереди пятьдесят, семьдесят, сто лет жизни, уверен, что за это время
появятся новые разработки и обеспечат продление существования за пределы,
исчисленные сегодня. Прирастут ли там, вдали, всего несколько дополнительных
десятилетий или срок земного бытия увеличится скачком в несколько раз - для
настроения не суть важно.
Люди остались смертными. Люди погибают в катастрофах. Люди иногда
умирают от болезней, когда медицина - случается и такое - запаздывает или
ошибается. Но это совсем иное ощущение смертности. Каждый несет свою жизнь,
как тонкую вазу, вечную, но хрупкую, опасаясь ее разбить.

2

Свою спасительную работу в Службе я получил по чистой случайности.
Полтора года назад, летом 2084-го, меня послали в Африку поддерживать
порядок в ооновских лагерях для подопечных. Вообще в такие командировки
полагается отправлять настоящих полицейских - следователей, оперативных
работников, а я не был ни следователем, ни оперативником, тридцать лет
просидел в научно-техническом отделе Петроградского полицейского управления.
Однако мой новый начальник не терпел меня настолько, что не пожелал выносить
мое общество даже в течение считаных месяцев, остававшихся до моего выхода
на пенсию. Если бы не подвернулась Африка, он зашвырнул бы меня на это время
хоть в Заполярье. В общем, мне повезло.
Но окончательно мне повезло потому, что мои имя и фамилия оказались
легки для англоязычного произношения. В Хартуме нас, пятерых командированных
из России, представили Беннету, главному инспектору африканских лагерей,
который подбирал себе помощника. Мы выстроились перед ним, а Уолтер Беннет,
рослый, седой, молодцеватый (потом я узнал его календарный возраст, он был
всего на пять лет старше меня), изумленно всматривался ярко-голубыми глазами
в экранчик карманного компьютера. Беннет пытался прочитать наши головоломные
для американца фамилии: Переверзев, Корчмарев, Шарафутдинов, Серафимченко.
Наконец он с облегчением воскликнул: "Витали Фомин!!" Впервые в жизни
услыхав собственные имя и фамилию с ударениями на первом слоге, я не сразу и
осознал, что речь - обо мне. И только когда стоявший рядом наш петроградец
капитан Дима Серафимченко подтолкнул меня, я спохватился и вышел вперед.