"Захар Оскотский. Последняя башня Трои " - читать интересную книгу автора

рядом с нашей пятиэтажкой на месте другой пятиэтажки, оказавшейся ветхой и
давно снесенной. Я поднимаюсь по узкой лестнице. Вежливо здороваюсь,
встречая соседей - сотрудников мелких и мельчайших фирм, снимающих под офисы
другие квартирки. Они раскланиваются со мною, и в их глазах, как и в моих,
ни искорки насмешки над нашей убогостью, так контрастирующей с громкими
надписями и блеском табличек на наших дверях.
Каждый зарабатывает на хлеб по-своему, и все мы сплетены в один клубок.
В нынешнюю эпоху, когда генная медицина сделала нас то ли полубессмертными,
то ли уже совсем бессмертными, когда толком никто не знает, сколько ему в
действительности лет и сколько осталось впереди, нам друг от друга никуда не
деться.
Я вхожу в тесную прихожую, захлопываю за собою дверь. С тех пор как я
развелся с последней женой, я живу в гостинице с оплаченным питанием. Это
удобно, ничего не скажешь, но гостиница - не дом. И мне всегда кажется, что
мой настоящий дом - офис, вот эта квартирка: влево от прихожей - туалет,
крохотная ванная, малюсенькая кухня, а прямо, одна за другой - две смежные
комнатки. В первой, побольше, мой рабочий стол с компьютерами и книжные
шкафы, полные настоящих, бумажных книг. Они остались от деда Виталия, и я
перевез их сюда. Во второй, совсем маленькой комнате - диван для отдыха. В
таком офисе можно пьянствовать с друзьями. Но я не делаю этого, потому что у
меня нет друзей. В такой офис можно приводить женщин, и время от времени я
их сюда привожу.
На стене над рабочим столом висит большая черно-белая фотография: вид
ночного Петрограда начала семидесятых годов прошлого века. Тогда, два имени
назад, город еще назывался Ленинградом, а деду Виталию было лет двадцать
пять. Он с утра до ночи, как алхимик, сидел в лаборатории, пытаясь извлечь
из сплетения огненных змеек на экранах осциллографов свой философский
камень - высокотемпературную сверхпроводимость. А на выходные уезжал лазать
по скалам и играть на гитаре у костра.
Я люблю смотреть на эту фотографию: цепочки огоньков вдоль набережных,
цепочки огоньков на мостах; подсвеченные прожекторами Петропавловская
крепость, Биржа, Ростральные колонны, отражающиеся в зеркально-черной Неве.
Мне кажется, что старинные белые шарики светильников и белое прожекторное
сияние гораздо красивее, чем нынешние разноцветные световые полосы. Мне
иногда кажется, что я и сам - человек прошлого века.
Я родился в феврале двадцатого. Значит, по чисто арифметическому счету,
мне сейчас шестьдесят пять, даже почти шестьдесят шесть, таков мой
календарный возраст, КВ, как его сокращенно обозначают. Но Россию включили в
зону генной профилактики, когда мне исполнилось ровно сорок, и я не знаю,
насколько я биологически постарел за прошедшую с тех пор четверть века. Сам
для себя я считаю, что лет на пять - на шесть. Те, кто моложе меня, своим
биологическим возрастом вовсе не интересуются, а мне по старинке нужен
какой-то ориентир. Наверное, я не слишком ошибаюсь и действительно выгляжу и
чувствую себя так, как физически здоровый сорокапятилетний мужчина прежних,
смертных времен.
А ведь как странно, как незаметно вползли мы во времена бессмертные!
Медики говорят, что средняя ожидаемая продолжительность жизни пока возросла
всего вдвое: лет до ста сорока - ста пятидесяти. Ничтожное приращение в
космических масштабах, крохотное даже по меркам земной природы. Мы не
сравнялись и с деревьями: обыкновенная сосна живет четыреста лет, а