"Георгий Осипов. Подстрекатель " - читать интересную книгу автора

не составлял исключения. Поэтому к 17-ти годам я успел повидать достаточно
насильственных смертей. Больше пяти, если быть точным. Некоторых убивали у
меня на глазах. Я знаю, как бросают под поезд, как вешают, как привязывают к
покрышке и, облив бензином, поджигают... Виньетки отличников суицида,
медалистов самоумерщвления, сизых обладателей пропитанных собственной кровью
красных дипломов. Я видел больше, чем "мочалочник" с пластиночной балки
альбомов "Супертрэмп". Я живу в реальном мире, где насильственная смерть
едва ли не единственный признак его противоестественного благоденствия, так
что испуганное лицо паренька в шинели, косматые силуэты душманов, вид оружия
не вызвали у меня шок. Или - "Шёкк".
Что изменило бы мое слюнявое негодование в уже опечатанной доле этой
очередной жертвы противоборства Камаринского и Семь Сорок, двух, якобы,
антагонистических систем, сверх-в рот поцеловать-держав, пользующихся,
однако, услугами одних и тех же хореографов?!
Зато Ревякины возбудились, как родственники в районном суде, родичи
школьницы, которую незнакомый мужчина сначала побаловал в очко, потом
испугался и задушил, а потом его нашли и поймали. Казалось, от них исходит
гудение, подобие радиоглушения - этой дивной формы нашего здорового
"индастриэл", как всегда, намного опередившего появление заграницей "шумовых
террористов". Гудели яйца мужа и отца, жужжала "хроника текущих" матери и
супруги. Словно шакалы, слизывающие дымящуюся кровь с асфальта в Каире - так
они всасывали этот "snuff". "Вон...вон...вот он...вот он...", - азартно
тыкала пальцем шимпанзе брюхоногая "Соня", рискуя проколоть фирменный лист
насквозь. Она как будто подсказывала чуркам с американскими карабинами
нашего бойца. "А вот его повели... Да-а... Сволочь такую", - это голосом
болельщика бормотал, ломая спички, Ревякин, отец двух приматов, не
подлежащих призыву. Мощнее всех выступала все-таки Гуля, немигающими
глазами, выпучив их больше обычного, она поедала мужиков-басмачей, свой
козырной мастурбаторский идеал, инкубус её, и, позабыв про образа, с которых
за ней подсекало божество закоулков и НИИ, яростно терла пальцем у себя
между ног сквозь бежевый микровельвет. Она кончала неподвижно, этот
пустоголовый труп, безмозглое насекомое в трансе.
"Витянчик", - я третий раз уже бэспокоил Ревякина за нынешний вечер, -
"а почему, собственно, "сволочь"?" - спросил я, сколько мог спокойно.
"Вскочил в трусах" в третий раз криво выгнул шею и, не удостоив
ответом, посмотрел на меня со злобою. Он ничего не сказал, но вместо него
ответила баронесса - вопросом на вопрос: "А вы что, Гарик, будете рады, если
афганских детей начнут заставлять учить русский язык?" Видимо, это был её
заветный, неотразимый аргумент, последний козырь баронессы Соренсен. У нее
пропал акцент! Я понял, что и она тоже терпит меня с трудом. Суду всэ ясно.

***

Я сказал Виверовой, что мне пора. Она понимающе кивнула и уже в который
раз пристально посмотрелась мне в глаза. "Скажи одну только вещь - ходят за
тобой или не ходят?" - спросила Виверова.
- Кто ходит? - удивился я.
- Сам знаешь "кто" ходит, - ответила она как-то залихватски, и вдруг
рассмеялась, подбоченясь.
Никто, разумеется, за мной не ходил. И черная "волга" за мною не