"Георгий Осипов. Подстрекатель " - читать интересную книгу автора

в любой точке земного шара, зараженного чрезмерным количеством людей.
Далее шел черно-белый разворот - за столом, уставленным посудой и
цветами в вазонах, сидели, позируя, мужчины и женщины. Кто-то приветствовал
читателей "Пари-Матч" возможно давно истлевшей ручонкой, кто-то покуривал,
улыбаясь серым ртом в объектив. Мне не было видно, что там про них написано,
но я немедленно догадался, что предо мною представители истинного
антисоветского и нонконформистского течений.
- Этот слева - Зиновьев, - принялась оглашать имена знайка "Соня".
- Зи-нов-ев, - словно эхо вымолвил я с благоговением.
- А это, - продолжала знайка, - Георгий Николаевич Волосянкин со своей
Наташей (снимок был сделан так, чтобы не показать огромное пигментное пятно
на лице автора антисоветского пасквиля "Три капли собачьей мочи для
Булата"), в кресле - Веня Ерофеев...
- А это кто? - поинтересовался один из сыновей о человеке в белой
рубашке и узком галстуке.
Мне приглянулись его тщательно уложенные волосы. Судя по возрасту, он
носил прическу этого фасона, не изменяя ему, года, наверное, с 66-го. И
Битлз, и Стоунз, и Скотт Уокер носили такие стрижки, а еще совсем забытый
сегодня голосистый певец Пи Джей Проби...
- А это - Слава Лён, - отозвалась с дальнего стула баронесса,
получалось, она этот журнал уже раньше видела, и, статься, может не раз.
- Кто он, Слава Лён? - спросил я баронессу, приблизившись. Я не мог
решить, какую сигарету закурю - её "Пегас" или "Интер" павианистого
Ревякина.
- Слава Лён знаменитый богемный поэт, - ответила Валерия Соренсен,
кивая головой в ритм словам.
- Хороший?
- Нитиво, - она убрала с носа простенькие очки и начала массировать
двумя пальцами переносицу, в точности, как мой приятель Клыкадзе.
Поблагодарив её икательство кивком, я направился к дивану, где, шевеля
пальцами в носках, если и стираемых, то явно в одном дагестанском тазу,
наслаждался печатью Запада диссидентский кланчик Ревякиных.
Репортаж об авантюре с выставкой Сычева они уже освоили. Персоны,
обыкновенно мелькающие на страницах рубрики "Gens" - "Людишки", всевозможные
клоды франсуа, холлидеи, шейлы и бельмондо их не интересовали, отчасти
потому, что для сереньких интеллигентов шоу-бизнес кончался на Визборе,
отчасти, и это, пожалуй, главное, потому что их самих там не было. Как
говорил картавый и некорректный Акцент: "Неграм по хуй какая музыка, им лишь
бы на обложке была черная харя". К такому выводу Акцент пришел изучая
английский в Харькове, решетчатом фильтре, хотя он частично не позволял
белому отребью просачиваться в столичные ВУЗы, в растленный и отсталый
Ленинград. Mama look a-boo-boo, Акцент!
Теперь вниманием любителей Дуремара завладели натуралистичные снимки,
запечатлевшие событие совершенно иного рода. Их было достаточно много, этих
фотокадров, сделанных зимой в горах, вполне возможно неподалеку от мест, где
происходили съемки комедии "Ангел в тюбетейке"; репортер-француз
хладнокровно и подробно остановил на них последние мгновения человеческой
жизни - взятие в плен и расстрел русского солдата афганскими басмачами.
Мое детство и отрочество протекали в индустриальном городе, где все
районы были более или менее неблагополучными, и тот, в котором проживал я,