"Владимир Осинский. Полет стажера" - читать интересную книгу автора

прощают, если человек хоть ненадолго забывает... забывает о своем горе...
Если он ищет хоть капельку счастья в новой привязанности. Там не признают
любви, потому что...
Она кивала в такт словам усталой красивой головой и, когда замолкала,
продолжала кивать, а ее изящная худая рука сжимала, комкала вязанье, и всем
было ясно, к кому относится признание в беспредельной потребности любить,
заботиться, тревожиться. Всем - и нахмурившемуся Тингли тоже.
- Полно, - коснулся Петр ее вздрагивающей руки. - Вы просто устали,
Кора... Все не так, как представляется вам сейчас.
"Космический мусорщик" говорил ласково, рассудительно, трезво и потому
неубедительно.
Она сказала:
- Спасибо, Вельд. Большое спасибо за искренность вашего желания утешить
меня и успокоить! Но не надо. Не надо стараться, потому что вы все равно не
сможете... Ведь вы не понимаете... Простите, ради бога, только вы не можете
понять. Благодарю вас.
Тут прорвало Сола Рустинга. Сначала его речь была бессвязна, он путался в
словах, торопясь, волнуясь, страшно стесняясь. Однако в том, что говорил
маленький служащий, звучала убежденность, все более переходящая в
одержимость. Скоро всем нам стало ясно - это одержимость маньяка. Я запомнил
почти каждое слово. Вероятно, даже человек, обычно мыслящий до тошноты
заурядно, поднимается порою до высот подлинного красноречия, и случается так
в моменты, когда, забыв обо всем, освободившись поэтому от привычных оков
неловкости и страха "сказать что-нибудь не так", он стремится выразить
святая святых своего жизнеощущения.
- "Спасибо, Вельд"! - неожиданно и неумело передразнил Рустинг. - Ну,
разумеется, спасибо, спасибо, сотни, тысячи раз спасибо!.. Вы, Кора Ирви, и
не могли ответить иначе на всю эту... галиматью. - Он с трогательным
бесстрашием поглядел на "космического мусорщика". - Я повторяю:
га-ли-ма-тью! Да разве он способен понять живую, страдающую душу?! Может
быть, следует вам завидовать, Железный Человек. Однако я не хочу завидовать.
Только ограниченность не знает сомнений и страха... - Природная деликатность
заставила его спохватиться: - Не обижайтесь на меня, Вельд. Но... вы так
невозмутимы с самого начала нашего дикого, похожего на кошмарный сон
путешествия. Ничто вас не удивляет, ничто не в силах ужаснуть! Наверное, это
и называется мужеством? Да, конечно, надо полагать, это и есть бесстрашие...
А задумывались ли вы когда-нибудь над тем, что такое настоящий страх?..
Голос Рустинга сорвался. Он как слепой пошарил по столу, нащупал стакан с
водой, принесенной несколько часов назад оттуда, где был одинокий жалкий
колодец, а еще накануне - непонятно куда исчезнувшие черные цветы, выпил
залпом, и мысли его приняли новое направление:
- Вы думаете, я боюсь дня, когда мы останемся без воды, и все кончится.
Не отрицаю - боюсь. Однако лишь несколькими днями раньше мне и в голову не
приходила мысль о такой опасности. Тем не менее, я боялся! - Последнюю фразу
он произнес почти с гордостью, и я невольно вспомнил давешнее хвастливое
самоуничижение Тингли. Нет, здесь совсем другое, подумал я, а Рустинг
заключил: - Я давно боюсь... О, как я давно боюсь!
Кора, добрая душа, должно быть и впрямь созданная природой ради
единственной цели - щедро дарить окружающих бескорыстной материнской
любовью, наклонилась к нему, погладила бьющуюся на столе руку, с бесконечным