"Владимир Осинский. Полет стажера" - читать интересную книгу автора

несомненно, достигнет высот, которые сегодня нам не снятся. Убежден, она
создаст изобразительные средства, перед которыми голография будет выглядеть
рисунком пещерного человека. Но неизменным остается главное - увидеть и,
применительно к моему ремеслу, не упустить... Все живое, неважно, великий
человек или двухмесячный щенок, переживает моменты, когда достигается
вершина самовыражения... Если б вы знали! - вырвалось у него. - Если бы
только могли представить, как мучительно жить в постоянном напряжении,
вызванном страхом упустить этот момент!.. Конечно, не любое самовыражение
достойно быть запечатленным. Но я обычно догадываюсь, стоит ли игра свеч.
Вот и с вами так было с самого начала. Правда, вы долго не могли стать...
настоящим, что ли. В вас была неуверенность, вы боялись собственной
искренности, опасались показаться смешным из-за "чрезмерной", как вам
представлялось, увлеченности делом, непосредственности и энтузиазма... Как
будто эти, делающие человека человеком (в числе прочих, разумеется) качества
могут быть смешны! - Горт игнорировал мое протестующее движение. - Я знаю,
что говорю, - помню себя таким же... Короче, вы "сидели не на своем месте в
театре". Позже увлеклись ролью космостюарда, играли - вполне искренне! - во
всеобщего благодетеля, опекали Кору Ирви, Сола Рустинга, из кожи вон лезли,
стараясь терпимо относиться к этому упивающемуся своими неудачами щенку
Челлу, так как вообразили терпимость служебным долгом. Ваших подопечных
умиляла эта трогательная заботливость, а вы, не замечая, были от себя в
восторге... Получалась до того противная сладенькая тянучка, что мне
хотелось запустить в вас камерой! Да уж слишком хорошо я знал, ни минуты не
сомневался (со мною так бывает), что все это наносное, недолговечное, - и
терпеливо ждал своего часа. Мне повезло: тревога вас преобразила, очистила
от поддельного - и я, само собой, "не упустил мгновения"...
"Повезло"?! - мысленно негодующе воскликнул я. - Он говорит о катастрофе,
в которой погибли люди, четверо людей!.." И тут же понял: глупо обвинять в
кощунстве Художника, одержимого вдохновением. Ведь он просто-напросто не в
состоянии связать два эти явления, они для него несоединимы.
Снова, как вчера, светила разом провалились за горизонт, и автоматически
зажглось внутреннее освещение. Виктор Горт молчал; у него было печальное,
бесконечно усталое лицо. Но мне ли его жалеть?.. Было противно ходить вокруг
да около.
- А Мтвариса?.. - спросил я. - Вы ее... очень хорошо знали?
- Да.
- И от вас она тоже... ушла сама?
- Нет, - тихо ответил голограф. - Это я ушел от нее. Хотя... Разве можно
сказать с уверенностью, кто уходит и кто остается?
Не о чем было говорить больше. Я ощущал пустоту и ничего, кроме нее.
Словно бежал из последних сил, больше всего на свете боясь, что соперник
раньше достигнет цели, - и вот там, куда мы оба стремились, Ничего не
оказалось...
Голос Вельда, звавшего меня снаружи, прозвучал избавлением.
Над планетой стояло небо, израненное чуждыми созвездиями. Всходило
крупное щербатое ночное светило; к счастью, хоть оно было одиноко. Даже в
его бледном свете поверхность приютившего нас небесного тела оставалась
красной, только уже не ржаво-кирпичной - черно-бурой. Воздух был недвижен.
- Хорошо, если здесь не бывает ветра, - сказал Петр.
Мы отошли от ракеты метров на триста. Она уютно светилась издали боковыми