"Владимир Осинский. Полет стажера" - читать интересную книгу автора

очерченные контуры корабля начали непостижимо, неправдоподобно размываться,
они разламывались, расплывались, как сахар в горячей воде, лайнер будто таял
в пространстве. Начали гаснуть огни, их было много, и они гасли сразу по
два, по три, целыми обоймами... Огней не стало. На миг корабль слился с
черной бездонностью космоса. Сверкнула молния, заставившая зажмуриться -
очень ненадолго, меньше, чем на секунду. Но когда мы опять открыли глаза,
"Эфемериды" больше не было.
Не знаю, как ведут себя в такой ситуации другие люди. Почему-то думаю:
все - одинаково. И мы с Петром Вельдом тоже молчали целую минуту, пока он не
выговорил:
- То самое, сынок...
Больше, чем за все остальное - даже за все дальнейшее, вместе взятое, - я
был благодарен ему за это прерванное молчание, потому что сам ни за что не
смог бы прервать его и, наверное, задохнулся бы в нем, в мертвой его
холодной пустоте, распался бы душой на микроны, как распалась в пространстве
недавно живая, горячая, звонкая в своей победно-радостной мощи "Эфемерида".
- Последний, третий по счету, случай космической эрозии зафиксирован
восемьдесят шесть лет назад. Тогда, к счастью, распался грузовой
автоматический корабль, не имевший, как все грузовики, названия и
значившийся под порядковым номером КГА77/4... Причины космической эрозии до
сих пор не выяснены. В настоящее время она представляет единственную
реальную опасность в межзвездных полетах... Все это я выложил голосом
автомата - ровным, безжизненным, тусклым. Нет, вру: кибернетическое
контральто, опекавшее нас на борту "Эфемериды", было куда более
одухотворенным. А главное, оно бы никогда не опустилось до столь
бессмысленного занятия - излагать общеизвестные вещи.
Вельд крепко взял меня за плечо, встряхнул, как щенка (и правильно
сделал, ибо я вел себя подобно щенку), однако сказал с выраженным одобрением:
- Ты запомнил правильно. Молодец, стажер. И от этого одобрения мне стало
сначала худо, а потом я пришел в себя, весь собрался, чтобы слушать
дальше.
- Теперь, Бег Третий, ты - командир корабля. Ты за него - за всех нас -
отвечаешь. Я ведь всего лишь "космический мусорщик"... Решай и действуй.
Никогда в своей дальнейшей жизни Бег Третий, потомок астролетчиков Бегов,
ничем не будет гордиться столь откровенно, по-мальчишески упоенно, как своей
работой в качестве командира вспомогательной ракеты с погибшей "Эфемериды".
Я утверждаю это с полной уверенностью не только потому, что пережитого мною
за время, минувшее с момента Распада до нашей посадки на планете двух солнц,
иному хватило бы на целую жизнь. Но еще - ив первую очередь - потому, что
знаю: оба Бега, и Первый и Второй, были бы мною довольны. И не одни они. Еще
в древние времена, когда не существовало никаких мнемокристаллов, страшно
даже представить, в какие незапамятные века, представители горского рода
Бегишвили исповедовали и завещали потомкам правило: "Мало быть добрым. Надо
служить Добру - а это значит служить Жизни - в течение всей жизни. И не "в
меру сил", а отринув понятие "невозможно".
И сегодня не понимаю как, но я сделал невозможное.
Наш крохотный ковчег обладал слишком ничтожным запасом автономии. Всем
пришлось погрузиться в состояние аварийного анабиоза, чтобы экономить
воздух. Бесценный в положении нашем прибор "Поиск среды, пригодной для жизни
человека" определил оптимальный курс в пространстве. Во избежание осложнений