"Фаина Марковна Оржеховская. Шопен " - читать интересную книгу автора

После Берлина его встретила шумная варшавская зима, даже слишком шумная
по сравнению с предыдущими годами. Что-то лихорадочное чувствовалось в ее
веселье. Слишком много музыки, балов, приемов, иностранных гастролеров...
Правда, были концерты-события. Этому способствовало географическое положение
Варшавы. Иностранные артисты, устремляясь в богатый Петербург, всегда на
пути останавливались в "третьей российской столице". Так в Варшаве появилась
Каталани, потом Гуммель, в прошлом ученик Моцарта, а нынче уже немолодой, но
энергичный виртуоз, очаровавший всех мечтательным, тонким и технически
безукоризненным исполнением. В его поэтическом ля-минорном концерте
соединились все наиболее привлекательные черты новейшего романтизма, те
"ночные настроения", которые особенно привлекали молодежь.
Скрипач Кароль Липиньский и пианистка Мария Шимановская долго держали
варшавян в плену. Это были соотечественники, добившиеся мировой известности,
и Эльснер в своем патриотическом воодушевлении говорил даже, что не только
их игру, но и про ведения можно считать образцами для подражания.
Но наряду с этими артистами появлялись и посредственные, были даже
откровенные шарлатаны, и нельзя сказать, чтобы они совсем не имели успеха.
Душа городских увеселений - прекрасная Александрина де Мориоль,
избалованное дитя, "отчаянная Мориолка", кумир варшавской молодежи. Ни один
маскарад не обходится без нее: сегодня она - охотница Диана, завтра - Жанна
д'Арк, в третий раз - царица Титания, окруженная эльфами и феями -
гимназистками и пажами. В опере она сидит в первой ложе у сцены и первая
подает знак к аплодисментам, а во время санных гонок сани Мориолки мчатся
впереди всех, а ее смех заглушает звон бубенчиков. Она пьет шампанское лихо,
как гусар, и научилась курить на морозе. Когда при ней говорят о возможности
революции, и ее подруги в страхе закрывают лицо руками, она восклицает: -
Ах, если бы скорее! Все-таки перемена!
Еще недавно все это пленяло Фридерика, как и других его сверстников и
сверстниц. Он был без ума от Мориолки. И она благосклонно принимала его
поклонение. Посвященное ей рондо она спрятала в ящик своего столика,
отдельно от других сувениров. На балах Мориолка сама отыскивала Фридерика и
не отпускала от себя. Вместе они придумывали шарады и шутки. Она ценила в
нем юмор: это скрашивало ее жизнь, которая, несмотря на разнообразие
впечатлений, все-таки казалась ей скучной. - Птичьего молока мне не
хочется, - говорила она с ленивой гримаской, - думаю, что оно противно на
вкус. А луну с неба тоже не хочу, она, должно быть, холодная! - Подобные
изречения Мориолки пересказывались ее поклонниками и поклонницами, которые
старались ей во всем подражать.
Шопен тоже считал Мориолку незаурядной, талантливой натурой. Но как все
меняется! После Берлина он стал смотреть на нее другими глазами, как будто
не месяц прошел, а по крайней мере год! Теперь капризы Мориолки, ее смех и
кокетство, ее парадоксы и дерзкие выходки уже не казались проявлениями
широкого ума и отважного сердца. Просто ей дана большая свобода, и как бы
она ни чудила, она знает, что все сойдет, все будет принято с восхищением.
Фридерик по-прежнему часто видел Мориолку. не слагал с себя обязанности
"вздыхать" по ней, но больше для нее, чем для себя. Ей это нравится и будет
еще нравиться некоторое время. Придет пора, и она превратится в степенную
чопорную пани, строгую к себе и особенно к другим. Уже и сейчас Мориолка
сбивается на назидательный тон!
Последний год в консерватории - самый трудный. А Эльснер требователен.