"Фаина Марковна Оржеховская. Шопен " - читать интересную книгу автораМендельсон в душе был романтиком! Поэтически раскрывалась здесь жизнь
сказочного леса; бархатистые звуки деревянных духовых оживленно перелетали с места на место и перекликались, как эльфы в свите Оберона и Титании. Это не был бесплотный мир, созданный одним только воображением, этот мир, пробуждающий мечты, был живой, истинный. И что-то величественное, торжественное слышалось в этой музыке, какой-то властный зов, раздающийся из глубины леса... Целый час Фридерик просидел за фортепиано, разбирая увертюру, а потом пошел в городскую библиотеку, чтобы еще раз перечитать великолепную сказку Шекспира. После обеда в гостинице Фридерик засыпал, утомленный впечатлениями дня, а вечером шел в оперу или в концерт. Он слушал оратории Генделя, оперы Спонтини, "Тайный брак" Чимарозы и веберовского "Волшебного стрелка", о котором мечтал в Варшаве. Знакомый с партитурами, он мог судить и об исполнении. Оно было хорошо, но не безукоризненно. Певицы, как и варшавские примадонны, вольно обращались со своими партиями: что было им не под силу, пропускали, иногда же вставляли целые куски, написанные современными композиторами по их заказу. И все-таки "Волшебный стрелок" пленил Фридерика: здесь немцы были в своей стихии, как он сам среди Мазуров и краковяков. Запомнился ему прощальный обед натуралистов, куда Яроцкий взял его с собой. На председательском месте восседал директор певческой академии, друг Гёте Цельтер. Он больше всех походил на ученого. Рядом сидел юноша, почти мальчик, очень серьезный, с умными, проницательными глазами, но, должно быть, неспокойный по натуре: он нервически подергивал шеей, когда ученые принимались петь хором и стучать ложками о свои стаканы. После съезда они забывали про свою ученость, дурачились и веселились, как дети, пели предусмотрительно захватил с собой рисовальный альбом, куда уже были занесены берлинские карикатуры. Встав из-за стола, он уселся в углу и принялся за новые наброски. В первые дни Яроцкий знакомил его со многими берлинскими знаменитостями. Теперь он хотел представить Фридерика Цельтеру и Спонтини - двум музыкальным "зубрам". - Кстати, познакомишься с Мендельсоном, - сказал Яроцкий, - он тоже здесь. - Фридерик удивился, что о Мендельсоне упомянуто вскользь и как будто небрежно. Мендельсон внушал ему большее уважение, чем все другие берлинские музыканты, вместе взятые. Таково было действие "Сна в летнюю ночь". Лучше подождем, пока я вырасту, - оказал Фридерик, принужденно улыбаясь. Яроцкий широк открыл глаза. - Да ты посмотри на него! - И он указал на юношу, сидевшего рядом с Цельтером: - Вот тебе и Мендельсон! - Сколько же ему лет? - Сам видишь. Столько же, сколько и тебе! Может быть, на год больше. - Ну, теперь-то я и подавно не стану с ним знакомиться! - Отчего же? - возразил Яроцкий, - что ж такого? У него своя дорога, у тебя своя! - Но Шопен стоял на своем. Мендельсон ему понравился, но "Сон в летнюю ночь" не мог написать мальчик в его возрасте. Он казался нереальным, и трудно было найти слова для общения с ним. Так знакомство на этот раз не состоялось. Но увертюру Мендельсона Фридерик купил в двух экземплярах, чтобы один из них подарить Эльснеру. Глава четвертая |
|
|