"Фаина Марковна Оржеховская. Шопен " - читать интересную книгу автора

долговязый танцор споткнулся и растянулся на полу, к счастью не успев
потянуть за собой свою даму. О медленной прогулке забыли. Начался общий
пляс: притопывание каблуками, подбрасывание девушек кверху, кружение на
одном месте и стремительный лёт вперед. Танцоры, разгорячившись, пели,
выкрикивали: - Эй, хлоп! Дана-дана! - Отдельные хоры перекликались, отвечая
друг другу с разных концов.
- Веселись, гуляй, разгорайся, мазовецкая кровь! Здесь, на Куявии, мы
также покажем себя! - Фридерик старался не отставать от танцующих: ведь и он
из Мазовии! Пляска и песня - одно целое, одна душа! Веселье разгоралось, как
пожар; казалось, оно охватило всех: подпрыгивали и кружились дети,
выкидывали коленца старики. Теща кузнеца, подбоченясь, приплясывала одна,
без пары, и припевала:

Гей! Гей! Дана-дана! А я все еще панна!

Но ее заглушал мощный хор молодых хлопцев, налетевших издалека, подобно
жаркому вихрю:

Гоп! Гоп! Круг за кругом!
Так пройдемся друг за другом!
Ты притопни в такт ногами
Да пристукни каблуками!

Казалось, они скачут на разгоряченных конях.
- Каково?! - кричал Домек, проносясь мимо. Он, кажется, готов был
танцевать всю ночь, до рассвета. И громко пел:

Мы, мазуры, забияки
В каждой пляске или драке!

Хотя он вовсе не был мазуром. А также и забиякой.
Но Фридерик уже чувствовал усталость...
Да и то сказать - ночь быстро пролетала. Уже не все гости принимали
участие в огненном мазуре. Нашлись одинокие меланхолики, которые стояли в
стороне. Две девушки гуляли вдалеке, обнявшись. Еще несколько фигур бродило
на лугу. И какой-то неприкаянный хлопец слонялся одиноко и напевал про себя:

Не дай бог влюбиться!
Уж лучше темница!
Решетку подпилишь,
Любви не осилишь!


Глава тринадцатая

... Что за странные звуки раздаются по вечерам со стороны пруда - не то
смех, не то плач, не то крик о помощи? Это стонет неведомая птица,
предвестница близкой осени. Так объяснила Ганка.
Раньше этих звуков не было слышно. Сегодня в первый раз за все лето...
- Теперь ночи уже прохладные, - заметил Фридерик, поеживаясь. -