"Джордж Оруэлл. Скотский уголок (Перевод: Сергей Таск) " - читать интересную книгу автора

тянущееся до самого большака, сочный луг, рощица, водопой, поля, где
зеленела молодая пшеница, красные крыши хозяйственных построек, над которыми
курился дымок. Погожий весенний день клонился к закату. Прощальные лучи
солнца золотили траву и начинающие оживать зеленые изгороди. Никогда еще
ферма не казалась столь желанной... хотя разве она им не принадлежала вся до
последнего кустика? От этой красоты у Хрумки навернулись слезы на глаза.
Если бы она могла облечь в слова свои мысли, она бы сказала: нет, не к
террору и кровавой резне устремлялись их помыслы в ту незабываемую ночь,
когда речь старого Майора зажгла в их сердцах пламя Восстания. Не об этом
они мечтали, вступая на путь борьбы с тиранией человека. И если бы ее сейчас
спросили, как она себе представляла будущее, ответ был бы, наверно, таким:
общество, где животным неведом голод и удары кнута, где все равны и каждый
трудится в меру отпущенных ему сил, где сильные оберегают слабых, как это
некогда сделала она, огородив передней ногой заблудших утят. Но почему-то
пришли совсем другие времена - когда все боятся говорить, что думают, когда
каждый их шаг контролируют свирепые псы, когда на твоих глазах они рвут на
части твоих товарищей, сознавшихся в каких-то невероятных преступлениях. При
этом мысли о бунте или хотя бы о протесте не было у Хрумки. Она не
сомневалась в том, что их нынешняя жизнь, при всех ее минусах, не шла ни в
какое сравнение с временами Джонса и что не было задачи важнее, чем
воспрепятствовать возвращению человека. Что бы ни случилось, она сохранит
верность идеалам и самому товарищу Наполеону, будет работать не жалея сил и
выполнять приказы. И тем не менее не об этом они мечтали, не во имя этого
трудились. Нет, не во имя этого они строили Мельницу и выходили под пули
Джонса. Вот о чем думала Хрумка, не умея облечь свои мысли в слова.
И тогда она запела "Скот домашний, скот бесправный", чтобы хоть так
излить свою душу. Лежавшие рядом животные подхватили песню и спели ее подряд
три раза, как никогда еще не пели,- медленно и печально.
Только они закончили, как в сопровождении охраны подошел Деловой. Мысль
государственной важности отражалась на его челе. Специальным декретом
Наполеона, сказал он, песня "Скот домашний, скот бесправный" отменяется,
всякий, кто будет ее исполнять, ответит перед законом.
Сообщение вызвало ропот недовольства.
- Почему отменяется? - вскричала Мюриэл.
- Нецелесообразно,- сухо ответил Деловой.- Песня звучала актуально,
пока цели, провозглашенные Восстанием, не были достигнуты. Сегодня,
товарищи, мы уничтожили предателей и тем самым поставили точку. Все враги,
как внешние, так и внутренние, ликвидированы. Песня выражала нашу вековечную
мечту о построении светлого будущего. Светлое будущее
построено,-следовательно, песня изжила себя.
Как ни напуганы были животные, кое-кто уже готов был возмутиться, но
тут овцы грянули свое коронное "Четыре ноги хорошо, две ноги плохо" и не
умолкали до тех пор, пока из протестующих не вышел весь запал.
Так с песней было покончено. Правда, вместо нее Шибздик сочинил новую,
начинавшуюся так:
Свой уголок убрали мы цветами
И лакомимся все созревшими плодами.
Каждое воскресенье после подъема флага животные теперь исполняли
сочинение Шибздика, но ни слова, ни музыка, по большому счету, не могли
никого удовлетворить.