"Хосе Ортега-и-Гассет. Этюды о любви" - читать интересную книгу автора

выразил это отчуждение внимания от всего, кроме Бога, - сказав: "Я
изродился". А тому же Сан Хуану принадлежат прекрасные слова: "Я не сторожу
стадо", то есть он отринул от себя все заботы.
Наконец самое удивительное: изгнав из души все многообразие мира,
мистик станет нас убеждать, что он вплотную приблизился к Богу, что он
исполнен Богом. Другими словами, что именно Бог и заполняет собой эту
пустоту. Поэтому Мейстер Экхарт говорит о "безмолвной пустыне Бога"[25], а
Сан Хуан - о "темной ночи души", темной и вместе с тем полной света,
настолько полной, что, беспрепятственно разливаясь повсюду, свет
оборачивается мраком. "Таково свойство души очищенной и освобожденной от
всех частных влечений и привязанностей, которая, отказавшись от всего и
отвернувшись от всего, обитая в своей темной, непроглядной пустоте,
предрасположена к приятию всего мира, дабы сбылось в ней изречение Святого
Павла: "Nihil habentes et omnia possidentes" ("Мы ничего не имеем, но всем
обладаем"[26]). Сан Хуан в другом месте дает еще более яркое определение
этой преисполненной пустоты, этого сияющего мрака: "гулкое одиночество".


VIII

Итак, мы остановились на том, что мистик, подобно влюбленному,
достигает неестественного состояния, "сосредоточив" все свое внимание на
одном объекте, назначение которого только в том, чтобы отвлечь внимание от
всего остального и обеспечить опустошение души.
И все же "жилище", в котором мистик пренебрегает всем остальным, чтобы
лицезреть лишь Бога, не самое сокровенное - и выше можно подняться по стезе
исступленности.
Бог, к которому стремятся усилием воли, имеющий границы и очертания;
Бог, в раздумьях о котором прибегают к помощи чего бы то ни было; наконец,
Бог, оказывающийся объектом для нашего внимания, слишком напоминает
посюсторонний мир, чтобы действительно быть Богом. Вот где истоки доктрины,
парадоксальные контуры которой то и дело вырисовываются на страницах
сочинений мистиков, убеждающих нас, что стремиться надо к тому, чтобы не
думать "даже" о Боге. Ход рассуждений при этом приблизительно следующий:
если неотступно думать о Нем, тянуться к Нему, наступает момент, когда Он
перестает быть чем-то внешним для нашей души и отличным от нее, находящимся
вне и перед нею. Другими словами, перестает быть objectum и превращается в
injectum[27]. Бог проникает в душу, сливается с ней, или, как принято
говорить, душа растворяется в Боге, перестает воспринимать себя как нечто
отдельное. Именно этого слияния и жаждет мистик. "И становится душа - я
говорю о самом сокровенном в этой душе - как будто бы единым целым с
Богом"[28], - пишет Святая Тереса в "Седьмом жилище". При этом речь не идет
о том, что этот союз ощущается как нечто недолговечное, достигаемое сегодня
и затем утрачиваемое. Мистик воспринимает это слияние как непреходящее,
подобно тому как влюбленный клянется в вечной любви. Святая Тереса
решительно настаивает на разграничении между двумя типами единения: первый
можно "уподобить двум свечам, настолько соединившим свое пламя, что кажется,
будто свеча одна... Однако их без труда можно отделить одну от другой, и
снова перед нами две свечи". Другой, напротив, можно "уподобить воде,
падающей с неба в реку, или ручью, где она смешивается настолько, что никому