"Хосе Ортега-и-Гассет. Две главные метафоры" - читать интересную книгу автора

противоречием, разум теряет равновесие. Решив, будто А есть Б, он тут же
пытается исправить ошибку и утверждает, что А не есть Б; но, встав на эту
новую позицию, он неизбежно возвращается к началу, и так без конца. Это
вынужденное кружение расшатывает мысль, лишая ее покоя и безмятежности.
Чтобы вырваться, мы начинаем сопротивляться и пытаемся превзойти
противоречие, разрешить вопрос. Соломинка в воде прямая - и нет. Что же
выбрать? "Быть иль не быть - вот в чем вопрос". "То be or not to be; that is
the question".
А вопрос этот, если можно так выразиться, с двойным дном. То, что наш
разум воспринимает явление, бесспорно, значит, что оно - в данном случае
гора - "находится в нас". Но каким образом двухтысячеметровый пик может
находиться в уме, который пространственных измерений не имеет? Первое "дно"
вопроса - в том, чтобы попросту описать способ, каким вещи существуют в
сознании. Второе - в том, чтобы объяснить, как, по каким причинам или при
каких условиях это возможно. Обе стороны вопроса должны решаться по
отдельности. Как раз здесь и древний мир и новое время совершили ошибку: они
спутали описание феномена с объяснением. Если нас спрашивают: "Почему Хуан
такой странный?" - мы вправе сами спросить: "А кто такой Хуан?" Раньше, чем
обсуждать причины происходящего с Испанией, стоило бы выяснить, что же с
ней, собственно, происходит.
Для античности субъект, осознавая нечто, как бы входит с ним в связь -
так два физических тела, столкнувшись, оставляют отметины друг на друге.
Метафора печати, с ее слабым, оттиснутым на воске следом, вошла в сознание
эллинов и век за веком задавала ориентир мышлению. Уже в "Теэтете" Платон
упоминает ekmageion - вощеную дощечку, на которой писец процарапывает стилем
очертания букв[5]. Повторенный Аристотелем в трактате "О душе" (книга III,
глава IV), этот образ пережил средние века, и в Париже и Оксфорде, Саламанке
и Падуе преподаватели столетиями вбивали его в тысячи юношеских голов. Итак,
субъект и объект ведут себя ровно так же, как два любых других физических
тела. Оба существуют независимо друг от друга и тех отношений, в которые
иногда вступают. Предмет зрения существует до того, как увиден, и продолжает
существовать, будучи уже невидим; разум остается разумом, даже если ни о чем
не мыслит и ничего не сознает. Столкнувшись с разумом, предмет оставляет на
нем отпечаток. Сознание - это впечатление.
Для этой мыслительной традиции сознание (или связь между субъектом и
объектом) - событие столь же реальное, как столкновение двух тел. Оттого она
и названа реализмом. Оба элемента - и предмет и разум - здесь одинаково
реальны, как реально и воздействие одного на другой. Причем оба трактуются
на первый взгляд совершенно беспристрастно. Но стоит присмотреться, как
убеждаешься: допуская, что материальный предмет отпечатывается на другом,
нематериальном, мы относимся к ним абсолютно одинаково, иначе говоря,
воспринимаем сравнение с воском и печатью буквально. Субъект принижается до
объекта. Его собственной природе не воздано должного.
Отсюда - все античное понимание мира. "Быть" - для античности значит
находиться среди других предметов. А они существуют, опираясь друг на друга
и складываясь в грандиозное здание вселенной. Личность всего лишь один из
таких предметов, погруженных, по словам Данте, в "великое море бытия".
Сознание - крошечное зеркало, где отражается только внешность вещей. Поэтому
личности в античном космосе отведено не много места. Платон предпочитает
говорить "мы", полагая, что единство - залог силы. Соответственно греки и