"Хосе Ортега-и-Гассет. Две главные метафоры" - читать интересную книгу автора

Пришлось соединить несколько знаков, записав понятие "республика" тремя
идеограммами, которые означают "кротость-обсуждение-правление". Республика
для китайцев - это кроткое правление, основанное на обсуждении.
Метафора и есть одна из таких составных идеограмм, с чьей помощью мы
придаем отвлеченным и труднодоступным предметам особое существование. Она
тем нужнее, чем дальше мы отходим от вещей, то и дело подвертывающихся под
руку на повседневных дорогах жизни.
Не будем забывать, что человеческий разум пробуждался медленно, по мере
удовлетворения биологических потребностей. Вначале человеку было нужно хоть
как-то подчинить себе физический мир. Доступные чувствам образы единичных
предметов первыми закрепились в уме и вошли в привычку. Они составили самый
старый, надежный и привычный реквизит наших мысленных реакций. К ним мы
прибегаем всякий раз, когда ум исчерпывает резервы и нуждается в отдыхе. А
вот чтобы отделить от жизни тела область психического, уже требуется
абстрагирующее усилие, которое и до сих пор не полностью вошло в обиход
разума. Над тем, чтобы изощрить наше восприятие психического, бьются
философы и психологи. Но как бы ни называть плоды деятельности сознания -
разумом или душой, - они все-таки неотделимы от тела: пытаясь думать о них
как об особых сущностях, мы неизбежно подыскиваем им телесное воплощение.
Скольких усилий стоило человеку выделить в чистоте эту внутреннюю
психическую сущность, которая заброшена в чуждый ей материальный мир и
наделена собственной силой чувства и предвосхищения! История личных
местоимений развернет перед нами череду подобных усилий, показывая, как в
долгом продвижении от внешнего к внутреннему формируется понятие "я".
Сначала вместо "я" говорят "моя плоть", "мое тело", "мое сердце", "моя
грудь". Мы еще и теперь, с ударением произнося "я", прижимаем руку к груди,
- остаток древнего телесного представления о личности. Человек познает себя
через то, чем владеет. Притяжательное местоимение старше личного. Понятие
"моего" старше понятия "я". Позже акценты переносятся с вещей на социальную
маску. Образ себя, который создан в расчете на других, то есть, самый
внешний слой личности, выдается за ее истинную сущность. В японском языке
нет местоимений "я" и "ты". О себе говорят словами "ничтожный",
"неразумный", о собеседнике - выражениями "почтенный", "высочайший" и т. п.
О себе упоминают в третьем лице, как о вещи, и этикет общения в том и
состоит, чтобы правильно понять, кто из говорящих "ничтожный", а кто -
"высочайший". В языке североамериканских индейцев юпа местоимения третьего
лица различаются в зависимости от того, относятся ли они к взрослому члену
племени, ребенку или старику. Рискнем сказать, что социальная титулатура -
все эти наши "превосходительства", "светлости" и "высочества" -
предшествовала простым личным местоимениям.
Поэтому не удивительно, что в языке так мало слов, изначально
относящихся к действиям сознания. Почти весь понятийный аппарат психологов -
чистые метафоры: слова со значением тела приспособлены косвенно обозначать
движения души.
Но наша внутренняя, отвлеченная от тела личность еще относительно
конкретна. Есть предметы гораздо более абстрактные и темные: чтобы помыслить
их, метафорический инструментарий куда нужнее.
Представлять предмет ясно и отчетливо - значит думать о нем как об
особой сущности, мысленным лучом выделив его из окружения. Поэтому легче
представить себе изменчивое, чем постоянное. Изменение смещает строй