"Юрий Орлов. Опасные мысли " - читать интересную книгу автора

меня пулемет. Они утречком все же выбегают. Выбегают - стреляю. Две сотни
перестрелял. Для первого раза, верно, мать, многовато".
"Прихвастнул?" - поинтересовался Петя.
К четырем годам бабушка подняла меня на ноги. Теперь можно было
носиться до упаду с другими детьми, играть в казаков-разбойников, прыгать с
сеновала, ловить ленивых карасей корзинкой в длиннющей деревенской запруде.
Но больше всего мне нравилось проводить время в одиночестве, на полной
свободе, в лугах и болотах. Каждый день на рассвете я провожал нашу корову
Машку на общее пастбище в стадо. Пастух наигрывал на своей дуде (еще
существовали в те дни пастухи и дудки); от болот отлетал туман, носились
ласточки. Счастье взрывало меня. Я скакал, прыгал - по кочкам, через
можжевеловые кусты, кружился, падал. Потом брел домой по коровьей тропе; или
убегал в лес.
Наши края, между Москвой и Смоленском, - леса да болота, мокрые места.
Деревеньки вокруг - то Мокрое, то Киселеве, а то еще Гнилое, Гнильцы, это
наша. Моха было так много вокруг, что его прокладывали меж бревен в домах и
сараях; пушистые желто-зеленые полосы на новых строениях хотелось погладить.
Но большинство домов, вроде нашего, были не новы и не велики, с крытыми
дворами для живности, пристроенными тут же сзади, с огородами, картофельными
рядами, рожью и льном дальше. В нашем крытом дворе жили Машка, Вороной,
свинья, куры, да несколько овец. Кот - Васька - предпочитал жизнь на воле и
охоту на соседских цыплят, а противомышиную службу несла в подполе семья
ежей.
В комнатах жили пернатые. Холодными зимами по всему дому порхали синицы
и бабушка не почитала за труд убирать за ними, птицы ведь помечены особой
Божьей милостью. Летами у нас были птенцы, приносимые Митей с охоты, вроде
кулика, жившего в деревянном корыте. Когда он вырос, его выпустили в осоку.
А раз ночью меня разбудили такие хлопоты: бабушка, Митя и Петя отпаивали
молоком изо рта в клювики маленьких, чем-то обожравшихся совят. Напротив
через улицу, на берегу деревенской запруды, у нас стоял сарай, в котором
Митя и Петя наладили свое производство. После гражданской войны Митя работал
милиционером, но работа была сильно неспокойная, да и платили чепуху, и он
ушел. Мало-помалу братья нашли свое дело в деревне: ставили дома и крыли
крыши дранкой, которую сами же и производили. Выпиливали иногда -
лобзиками - затейливые рамочки для фотографий. Клеили альбомы; рисовали там
горы Кавказа с красивыми конями и всадниками в черкесках, а на место лиц
вделывали заподлицо фотографии наших деревенских.
Подзаработав, Митя с Петей купили баян, мандолину и гитару в придачу к
своим балалайке и гармошке. Играть они умели на всем, а Митя знал и ноты.
Видимо, по этой причине деревенские девки их страшно любили, хотя Митя был
весьма ряб, а Петя нельзя сказать чтобы вышел ростом.
Митя был отменный матерщинник, мастер многоэтажных построений с
кружевными бордюрами по фасадам. Меня он, однако, отучил от богохульства,
когда я достиг четырех лет. Котенок Васька царапался, и я с большою
точностью воспроизвел Митины кружева. С размаху открылась дверь, из придела
вышел Митя и отстегал меня ремнем, легонько. Смеялись мужики, сидевшие в
приделе, и было стыдно.
Бедный Васька кончил свой путь ужасно. Возможно он тоже по-своему
подражал Мите: вырастая, все больше любил душить цыплят, был дерзок и никого
не боялся. Исходя из своей воспитательной доктрины, братья решили его