"Юрий Орлов. Опасные мысли " - читать интересную книгу автора

"Справедливое" и "рациональное" советское общество утопило само себя в
океане крови, и затем ему потребовалось три десятилетия, чтобы снова выплыть
на поверхность. Шестьдесят пять миллионов - мертвы. Шестьдесят пять
миллионов. Любое будущее общество, основанное на экстремальной концепции
справедливости, рациональности и окончательного решения социальных проблем,
придет к такому же концу.
Как русский диссидент, я участвовал в движении, которое помогло
советскому обществу вынырнуть на поверхность. Сегодня, высланный из страны,
я наблюдаю с оптимизмом, как она начинает плыть к берегам. У меня нет
сомнений, что в двадцать первом столетии этот недоросток истории станет
здоровым и нормальным народом. Может быть, другие народы чему-то научатся на
опыте русской трагедии. Но величайшая проблема, проблема Беспощадного
Интеллекта, останется неразрешимой.
22 июля 1991

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПЕЛАГЕЯ

Я помню все после волков.
Однажды бабушка запрягла нашу лошадь, уложила в розвальни мешки с
картошкой и пристроила между ними меня, завернутого в огромную шубу. После
этого ей надо было сказать: "Все знают, лучше пелагеиной картошки нет между
Москвой и Смоленском", и она это сказала. Уселась в сани, тряхнула вожжами,
причмокнула - "Но, Воронок,  но-о-о,  голубок!"  -  и  мы  поехали  на
железнодорожную станцию Дровнино торговать.
Бабушка продавала картошку прямо с саней, не распрягая Вороного. Он
погрузил морду в мешок с овсом, поводя ушами на паровозы, обдававшие его
паром. Я сидел в санях, укутанный в шубу, и наблюдал, что происходит.
"Пелагея! Бабка! - кричали пассажиры. - Ты что ль Пелагея? Сыпь живее
рассыпчатую!" Она опрокидывала полные ведра в их облезлые сумки, принимала
деньги, они спешили обратно к своим вагонам; случалось, не успевали
заплатить или наоборот - забрать картошку, и тогда рубли летели из
уносящихся дверей, или она бежала с полным ведром, догоняя протянутые руки;
и "Наддай пару, бабка, наддай пару, деда не догонишь!" неслось со всех
сторон.
"Не догонишь! - передразнивала она, наполняя ведра к следующему
поезду. - Догонишь. Как не догнать? Все там будем. Царствие ему небесное. Не
замерз, Егорушка?"
Я был Егор по крещению. "Юрий - это от матери, - объясняла бабушка. - А
по-настоящему ты Егор, Егорий".
Дед умер где-то в Москве еще до моего рожденья, я его никогда не видел.
Теперь мне шел четвертый год.
Напившись горячего чаю в шумной, пропахшей махоркой и тулупами чайной,
поехали мы домой. Уже потемнело. Никого, кроме нас, не было на лесной
дороге. Лежа на спине, я смотрел на верхушки елей, на пушистые звезды.
Вороной бежал себе трусцою. Звенел колокольчик на его дуге. Потом он
превратился в станционный колокол - я был машинистом на паровозе. Мне
улыбался чумазый кочегар...
И проснулся. Что-то изменилось: били копыта, подпрыгивали сани. Бабушка
кричала - кричала и молилась: "Пречистая Дева! Божия матерь. Помилуй и