"Борис Орлов. Начало великих свершений ("Черное Солнце" #2) " - читать интересную книгу автора

просить у него медицинское заключение, он сперва крепко выбранил меня
по-отечески, а потом, подумав, сказал, что, разумеется, полноценным бойцом
меня не назовешь, но, с другой стороны, меня все равно в госпитале не
удержишь, так что он со спокойным сердцем выдает мне справку о годности к
строю. И готов отстаивать свое мнение на любом консилиуме.
Я с любопытством смотрю на Бориса Владимировича, читающего заключение
своего собственного "лепилы", которого он знает еще с партизанского отряда.
Похоже, такого он не ожидал. Соратник Анненков попал в дурацкое положение:
или признавайся, что не доверяешь своему дивмедику, или признавайся, что
пропесочил меня напрасно. Окончив читать, он долго буровит меня тяжелым
взглядом. С видом оскорбленной невинности я держу его взгляд. Наконец комдив
спрашивает:
- Ну, и во что тебе обошлось это так называемое "свидетельство"?
- Я не понимаю вопроса, Борис Владимирович.
(Пробный шар: если не оборвет обращение по имени-отчеству, значит -
гроза миновала.)
- Вопроса он не понимает, - кажется, Анненков все же сменил гнев на
милость, - как же! Я спрашиваю: что ты старику пообещал за эту цидулку?
- Ничего! (Чистая правда! Соратник Раевский отверг предложенный гонорар
в виде трех бутылок шустовской рябиновой и бутылки рома Баккара, сказав, что
к вопросу об обсуждении гонорара он вернется позже, когда его документ будет
признан.)
Анненков подозрительно смотрит на меня, но, видимо, он уже успокоился.
- А Фока зачем медикам подсунул? Что за детские игры.
- Помилуйте, Борис Владимирович, какие игры? Соратник почувствовал себя
плохо и прилег отдохнуть. Не знаю, чего вам наговорили "лепилы", но все было
именно так. Слово офицера.
Он усмехается, и, наконец, окончательно оттаяв, приглашает меня
садиться.
- Вот что, Всеволод Львович. Если честно, то я очень рад, что ты уже
поправился. Сейчас каждый человек будет на счету. - Он широким жестом
показывает на карту, висящую на стенде. - Смотри. Мы выведены во второй
эшелон. На нашем участке "Платов" и 2-я танковая взломают оборону, а мы с
тобой развиваем успех.
Через сорок минут мы - четверо командиров полков, начальник штаба и
начальник разведки обсуждаем в штабе план наступления.

Майор Макс Шрамм. Восточный фронт. Октябрь 1939 года.

Как мы ни старались, самураи перли словно бешеные, и нам пришлось
отступать. Немного, но пришлось. Казаки и ополченцы дрались до последнего
патрона, до последней гранаты, в плен никто не сдавался. Знали, себя быстро
кончишь, а там помучаться придется, и еще как. В последнее время у желтых
мода пошла захваченных на колья сажать. Причем так наловчились, сволочи, что
человек на колу бывало, трое суток мучается прежде чем Богу душу отдать. К
нам из политотдела приезжали, рассказывали. И фотографии были, замученных,
казненных, распятых на дверях фанз. С распоротыми животами и выколотыми
глазами. Я в Испании всякого насмотрелся, но самураи далеко их переплюнули,
а еще себя цивилизованными считают. И истребителей у них море, все небо
обложили, ни одного вылета нормально не провести: и туда, и там, и обратно.