"Владимир Орловский (Грушвицкий). Из другого мира ("Чудеса и диковины", 1992, N 1)" - читать интересную книгу автора

становилось все труднее. Цветные круги перед глазами врывались в поле
зрения и путали наблюдение. Мешканцев сидел спиной к открытой двери в
соседнюю комнату и вдруг поймал себя на мысли, что ему страшно оглянуться
назад, в ее зияющую пустоту, как бывало в далеком детстве, когда он
начитается жутких книг.
Мешканцев через силу улыбнулся своим ребяческим страхам и быстро
обернулся. Все было пусто, но эта пустота показалась еще страшнее, чем
если бы он увидел самый ужасный образ, созданный фантазией. Мертвая тишина
давила мозг тяжелым грузом.
Вдруг он почувствовал струю ледяного ветра, охватившую его с головы до
ног. Он вскочил в испуге и остался стоять у стола, остановив широко
раскрытые глаза на темном углу лаборатории. Оттуда бесшумно выплыла
туманная темная фигура, почти вдвое выше человеческого роста. Тихо
колеблясь, будто под дуновением ветра, и слегка меняя свои очертания, она
медленно двигалась, пересекая комнату по диагонали и направляясь к столу,
у которого стоял Мешканцев.
Она была похожа на пыльный вихрь, поднятый летом знойным ветром на
желтеющих пожнях, но временами вершина ее заострялась, и тогда казалось,
что это огромного роста темный монах в рясе и клобуке несется по воздуху,
не касаясь пола.
Мешканцев не мог двинуться с места и в диком ужасе следил за движениями
странной фигуры. Наконец, когда она была от него в двух-трех шагах и его
охватило нестерпимым холодом, он дико вскрикнул и бросился в сторону.
Темный вихрь вырос до потолка, качнулся вперед и, дойдя до противоположной
стены, исчез так же беззвучно, как и появился.
Мешканцев выбежал вон.



4

7 июля.
В сущности после всего, что случилось вчера вечером, благоразумие
требует оставить работу и месяца на два уехать отсюда совсем. Раз дело
дошло до каких-то видений, от которых я шарахаюсь в ужасе и бегу, как
ребенок от почудившейся ему чертовщины, - значит, дело дрянь. Так недолго
и совсем свихнуться. Надо основательно подвинтить гайки.
А с другой стороны, именно сейчас немыслимо бросить дело, не доведя до
конца этих исследований, которым, может быть, суждено открыть новую эру в
истории науки. По правде говоря, я просто не в силах оторваться от этой
работы, как одержимый, как пьяница от своего яда.
Я хочу сделать еще попытку. Продолжать эти исследования одному в таких
условиях - значит рисковать попасть в желтый дом. Что, если попробовать
вести их вдвоем? Быть может, присутствие другого человека даст некоторую
точку опоры, рассеет этот дикий мираж? Ведь днем, когда я бываю на людях,
я не испытываю ничего подобного.
И человеком этим может быть только Нина Павловна.


8 июля.