"Владимир Орловский (Грушвицкий). Из другого мира ("Чудеса и диковины", 1992, N 1)" - читать интересную книгу автора

глазами; сквозь него огни лампочек мерцали, окруженные цветными ореолами.
Мхе казалось, будто я один во всей Вселенной, будто все провалилось в
первобытный хаос, и я, жалкий, одинокий, запуганный человек, песчинка
мироздания, остался лицом к лицу с тем, кто стоит где-то тут рядом со
мною, невидимый и молчаливый, и дышит мне в лицо...
Я не помню, как я выбрался из комнаты. В эту ночь я не спал.


4 июля.
Три дня я пролежал у себя дома и не выходил из комнаты, совершенно
разбитый этой дикой галлюцинацией. Ведь не бесплотные же духи удостоили
меня своим посещением! И все-таки если еще раз со мной случится что-либо
подобное, я не знаю, чем это кончится.
На следующий день у меня был милейший доктор Асатуров. Он нашел невроз
сердца или что-то в этом роде на почве переутомления. Разумеется, он прав:
все это просто усталость, и мне необходим отдых. Но не хочется бросать
работу сейчас, когда я подошел к таким результатам, - страшно потерять
нить.
И потом странно: эти дни, что я лежу дома, я чувствую себя в сущности
довольно сносно - во всяком случае галлюцинации не повторяются.
А когда я встану - я опять увижу Нину Павловну.



3

Мешканцев встал и увидел Нину Павловну. Они шли вдвоем по темнеющим
аллеям парка, среди двух стен тополей, вонзающихся оперенными стрелами в
вечереющее небо. Прямо перед ними, купаясь в холодных провалах звездных
пустынь, зажегся уже Орион, торжественно тихий и многоокий. Густели тени
фиолетовыми пятнами, буйная зелень стряхивала истому пыльного знойного дня
и набухала темной пьяной дурью и ароматами. Из грота по серым камням
звонкою капелью, со ступеньки на ступеньку журчал источник.
Мешканцев шел, слушал, вдыхал всей грудью густой воздух и всем
существом ощущал близость девушки. Они говорили о далеких веках юности
человечества, когда скованный разум только начинал расправлять крылья,
бросая удивленные взгляды-молнии на открывающийся неведомый, таинственный
мир.
- Какая прекрасная легенда - этот жаждущий и немогущий насытиться
доктор Фауст, - говорила Корсунская - великий искатель, отказывающийся от
вечного блаженства ради того, чтобы знать... знать, какою бы то ни было
ценою.
Мешканцев плохо вникал в смысл ее слов и слушал только их музыку; они
звенели в унисон с капелью струй и пропитаны были ароматами южной ночи.
Потом спросил, отвечая больше собственным мыслям, чем фразам девушки.
- А Маргарита?
- О, - измышление тайного советника Ваймерского Двора. Я предпочитаю
Фауста таким, каков он в старинных легендах и хрониках.
- Измышление Великой Матери Природы, - ответил Мешканцев и вдруг
спросил, глядя в упор на собеседницу: