"Раиса Д.Орлова-Копелева. Двери открываются медленно" - читать интересную книгу автора

печальный опыт показывал: выходишь из системы - тебя отбрасывает, если не на
Восток, в лагерь, то на Запад, в эмиграцию.
Многих отделяла от активных участников движения и усталость,
разочарование, неверие.
- Разве что изменишь? Разве эту стену можно прошибить?
Ощущение бесполезности жертв. Не сильнее ли оно подтачивает движение
изнутри, чем самые жестокие преследования властей?
Ощущение пустоты вокруг, отсутствия почвы, вероятно, на первом месте.
Кто поддерживает Андрея Дмитриевича Сахарова? Где те хотя бы десятки
людей, которые готовы прорвать любые милицейские кордоны?
...Ночь с 22 на 23 января 1980 года. Всемирно известного ученого, лауреата
Нобелевской премии схватили на улице, увезли неизвестно куда. Говорят, что в
Горький, но кто знает? Уезжаем из опустевшей квартиры на Чкаловской. Острое
ощущение сиротства. Наш спутник, американский корреспондент, спрашивает:
- Как вы думаете, будут демонстрации протеста?
Угрюмо, пристыженно молчу.
Наша подруга Сара Бабенышева хотела навестить Сахаровых. Прилетела в
Горький с тортами, но ее в квартиру не пустили. Продержали в милиции до
следующего обратного рейса в Москву.
Она гордо заявила гебисту:
- А что вы будете делать, когда начнется навигация?
Прошло три навигации. Ничего не изменилось. Толп нет. У милиционера,
который сидит у сахаровской двери, работы немного.
Не удивительно, что опасное ощущение безнадежности ширилось. Оно
подползало и ко мне, разрастаясь порою до отчаяния. Гнала его. Делами мира
сего.
Диссидентами не становились и потому, что не хотели уже принадлежать ни к
каким партиям, "стаям", сообществам. Слишком горек был опыт отрицательного
коллективизма.
Конечно, диссиденты - не партия. Но и малая группа порою диктует
необходимость решений, если и не обязательных, то крайне желательных для
всех ее членов.
Не организационно, конечно, а нравственно. Может быть, этот особый вид
скованности точнее всего назвать корпоративным.
Большинство людей вообще склонны не к противостоянию, не к мятежу, а к
тому, чтобы жить в мире и согласии с государственными системами, каковы бы
они ни были. К тому, чтобы поступать, как другие.
Мы никогда не делили людей на диссидентов и не диссидентов. Само
определение пришло извне, из-за границы. Мне не довелось слышать, чтобы
кто-либо говорил о себе "диссидент".
Перегородок не было, но судьбы-то складывались по разному, и нередко
возникали споры, столкновения, расхождения.
В январе 1968 года тысяча людей подписали письма протеста против
несправедливого судебного процесса над Александром Гинзбургом и Юрием
Галансковым. Выберу две подписи из этой тысячи, в тот момент они стояли
рядом. Год, поворотный в судьбе страны, оказался поворотным и во многих
биографиях.
Подписантами были два в ту пору тридцатилетних филолога, талантливых,
несомненно призванных именно к писательству. Оба обладали и неким
магнетизмом, привлекавшим к ним людей.