"Раиса Д.Орлова-Копелева. Двери открываются медленно" - читать интересную книгу автора

"Малера многие в советской России знают и любят, я - в их числе. Но с
юности я привыкла находить для своей любви философские основания, поэтому -
может ли быть желание более мудрое и прекрасное, чем получить Вашу книгу,
господин доктор Адорно?.. Для меня это будет счастьем, и ваша книга обретет
духовную жизнь не только у меня, в моем сердце, в моей голове, но и у многих
других.
Я же вместе с этим письмом посылаю Вам книгу о древнерусской иконе "Андрей
Рублев". Осенью я послала такую книгу Игорю Стравинскому в Рим, и он ей
очень радовался..." (*). (12.01.1961).

(* Впервые опубликовано: Frankfurter Allgemeine Zeitung, 24.12.1982.
Подлинник по-немецки. *)

Как это знакомо, сколько раз мы и наши друзья писали подобные письма,
получали книги, а потом наделяли ими многих, впитывали чужой опыт,
"присваивая" его, делая своим.
Некоторые кружки поразительно долговечны: в июне 1981 года один отмечал
двухсотое занятие. Он существует около двадцати лет.
Как только становилось хоть чуть легче, - так было в годы оттепели, -
кружки выходили из квартир в клубы, в университеты.
В конце пятидесятых - в начале шестидесятых потребность в новых свободных
формах общественной жизни была столь сильна, что повод мог быть любой:
впервые открытая в 1956 году выставка Пикассо, исполнение первых песен
Булата Окуджавы, выпускной спектакль вахтанговского театрального училища;
первая постановка пьесы Брехта "Добрый человек из Сезуана", начало столь
известного ныне театра на Таганке.
Создались новые, самостийно возникающие театры - "Современник"; по-новому
устроенные школы - Вторая физико-математическая школа в Москве; центры новых
(для России новых) наук, например, социологическая лаборатория в Тарту, и
там же, в университете, возникшая школа семиотики.
И более крупные научные объединения; Академгородки в Новосибирске, в
Дубне, в Пущине, в Черноголовке.
В книге о Диккенсе Честертон писал:
"Надо признать, что оптимист - лучший реформатор, чем пессимист. Тот, кто
видит вещи в розовом свете, вносит в жизнь движение вместо застоя. Это
звучит как парадокс, но объясняется крайне просто. У пессимиста зло вызывает
чувство возмущения, у оптимиста же оно вызывает только изумление. Чтобы быть
реформатором, необходимо обладать способностью легко изумляться, изумляться
бурно и непосредственно. Реформатору недостаточно признать какой-нибудь факт
несправедливым и возмутительным; надо, чтобы он, кроме того, считал его еще
нелепым отступлением от нормы...".
При всех индивидуальных различиях создатели и участники таких сообществ и
особенно учреждений были именно оптимистами-реформаторами. Они поверили:
началось обновление страны. Теперь каждый мог и, значит, должен был
приступить к реформам в своей области. Прошлое - все то, что называлось
сталинщиной, - воспринималось многими как уродливое, противоестественное, но
временное отступление от нормы. Надо было норму восстановить, то есть
создать нормальные театры, нормальные школы, нормальную
литературно-издательскую жизнь.
Иллюзия? Да, - оказалось впоследствии, - иллюзия. Но и реальность.