"Анатолий Онегов. Рыбацкие мотивы (Рыболов-спортсмен. Альманах. Вып. 41) " - читать интересную книгу автора

разворачивается и идет вниз по реке. Он увозит отсюда редких пассажиров и
остатки утреннего тумана. Скрипит коростель. Пролетают вороны: одна,
другая... Через бугор идет стадо, идет бодро, крутя хвостами, и тут же за
стадом проносятся хищные оводы.
Сверху вниз стучит лодка, стучит мягко, легко... Позже другая... А
может, и третья. Стук не мешает тишине, он просто добавляет ей новые
утренние звуки. Волна от лодки идет к берегу, возвращается обратно и
теряется на быстрине... И снова вода, глубокая и тихая.

Черная речка

Я сижу на настиле деревянного моста и жду лесовоз. Лесовозы - это
тяжелые, рычащие грузовики с прицепами, далеко за прицеп свисают
побежденные человеком вчерашние ели. Сегодня суббота, и лесовозы бывают
редко. А даже рад этому - рад, что еще долго буду смотреть через перила
моста на эти кусты, упавшие в воду своим отражением, на берег, низкий и
мягкий, в седой осоке. С берега на берег ласточка нет-нет да и чир кнет
клювом воду... И все тихо. Только желтые кубышечки кувшинок сонно
покачиваются на вечерней струе...
Я люблю эти кувшинки, эти "желтые нимфы", как зовут их ботаники, люблю
находить их ранним утром еще не раскрывшимися и осторожно разворачивать
лепестки. Сначала лепестки зеленые и неподатливые, как латы, потом желтые,
все нежней и беззащитней. Я раскрываю эти лепестки, чтобы долго вдыхать в
себя запах воды - ведь кувшинки, наверное, не пахнут сами, а потому
впитывают запах той воды, что стала им матерью.
Запах воды, запах свежести. Он разный у каждой реки, у каждого озера.
Запах и цвет дополняют друг друга и оставляют нам то необыкновенное
чувство, которое уже потом, посреди зимы, вдруг остро и настойчиво напомнит
нам именно эту реку, это озеро...
Я всегда верил, что у каждой черной реки есть какая-нибудь печальная
история. Так случилось и на этот раз... Весной у мельницы утонул человек.
Утонул, переходя через реку по бревнам. Утонул трезвый, правда по большой
воде. Упал под бревна и не выплыл. Нашли его на шестые сутки на повороте,
как раз там, где еще сегодня утром стояла моя палатка...
Река хоть и черная, но родниковая, холодная. Порой родники бьют со дна
ключом, и на тихих бочажках остаются от них рябые холодные струйки... Омуты
черные от корявой ольхи, моховых болот и угрюмых елей, стоящих по берегам.
Блесна уходит на дно глубоко и чисто и так лежит, пока куришь. Блесну не
хочется подматывать. Кладешь удилище на берег и долго смотришь на воду.
Темнота наплывает тут же, под листьями кувшинок. Вот еще видно малька, вот
какая-то травинка... Малек трепыхнулся, повел хвостиком и тут же утонул в
темноте.
Блесна поднимается со дна мягко и тихо идет к берегу. От нее остается
на воде тройка-пяток жиденьких кружочков. Кружки робко плывут в сторону и
тают, теряются перед глубиной омута.
Омуты по-местному называют плесами. Плесов много. У каждого плеса
почти из-под ног вырываются щуки. Шаг, два, три... десять - щука. Еще
десять-пятнадцать шагов по краю зыбкого берега - и опять щука. Животы щук
набиты мальком и тощими щурятами. Другой рыбы кроме темных щук и глупого
малька по плесам и нет. За окунями приходится идти вниз, к камням переката.