"Рудольф Ольшевский. Поговорим за Одессу (рассказы)" - читать интересную книгу автора

Вяленая рыба, которую он привез с собой, у сельской пивной была
раскуплена сразу. Мужики просили привозить ее почаще, и он отправился за
новой партией. Так Федя стал частым гостем в этой деревушке.
А однажды он отправился на свой остров вместе с Ефросиньей, которая
просила его покатать ее возле берега. Назад Фрося не вернулась. Они
построили небольшой домик на своей косе. Привезли сюда теленка, козу ,
гусей, кур и стали отбывать федин срок вместе.
Вскоре остров заселили их дети. В неволе тоже размножаются достаточно
быстро. Теперь эти ребята рассыпались по всему бывшему Советскому Союзу.
Есть кое-кто даже в дальнем зарубежье. А тогда они бегали по острову, и
жеребята бросались им навстречу, выпрашивая хлеб, который брали прямо с
ладони., и стаи рыб собирались в том месте, где они купались, потому что все
живое жмется друг к другу, будь то в небе, на суше или в воде.
Облачко, по которому я держал курс, уже давно осталось позади. Вечером
мы выходим на связь с космосом. Я ориентируюсь на остывшее, приближающееся к
воде солнце. Нос лодки должен быть на полметра левее его. На полметра левее
солнца. Странное измерение. Еще немного, и я выйду уже за пределы Солнечной
системы. Стану править на звезду, находящуюся бог знает где. Нос лодки
упрется в пространство на пять сантиметров правее этой звезды. Пять
сантиметров и миллионы парсеков.
А утром мы будем стоять на якоре неподалеку от Тендры. И нас разбудит
голос Феди:
- Эге-гей, Валера, это ты?
И Валерка выйдет из каюты, потянется, глотнет свежего воздуха и
ответит:
- Здорово, Федя. Как у тебя с рыбой?
- Рыба есть. Ты постное масло привез ?
- И водку тоже.
- К водке лучше конина. У меня как раз свежий окорок.
И пока Федя побежит за своими припасами, мы выгрузим в лодку ящик
водки, котелок для ухи и букетик роз для Фроси. Дикая жизнь - это хорошо,
но светский этикет надо соблюдать. Мы же как-никак одесситы.



МАМИНЫ ИМЕНИНЫ


Мама моя, Зиновья Генриховна, называла себя вдовой погибшего офицера.
За годы, что я ее знал, а это продолжалось больше тридцати лет, она
совершенно не менялась. Теперь я понимаю, что она мало изменилась и с
детства своего. Однажды, в лет восемь, она подумала, что неудобно занимать
много объема в пространстве, и перестала расти.
- Ой, что вы, что вы? - говорила она в очереди за хлебом или в собесе
за пенсией. - Можете не подвигаться, мне и так места хватит.
И ей, действительно хватало места везде - и в комнатушке без окон в
доме на Соборной площади, где не было ни печки, ни парового отопления. В
самом центре вобщем-то благополучного города, в середине двадцатого века,
она жила без газа и электричества. И даже не догадывалась, что все это
изобретали для нее тоже. Между двумя стеклянными дверями, отделяющими