"Джеймс Олдридж. Последний взгляд [H]" - читать интересную книгу автора

комнату.
- Ну хватит,- крикнул Скотт на Хемингуэя.- Он не хочет идти к ней.
Оставь его в покое.
- Он даже не соображает, куда смотреть. Он даже не видит девочку,-
запротестовал Хемингуэй.- Подожди, пока он ее увидит.
- Он ее отлично видит. Оставь его, Эрнест.
Хемингуэй старался приподнять меня, чтобы ноги мои оторвались от пола,
а я прижимался к двери. Наконец я сел на пол и, цепляясь за косяк, стал
что-то выкрикивать - они уверяли, что кричал я на каком-то иностранном
языке, вероятней всего на немецком. А я был не я, а кто-то чужой.
- Да оставь ты его в покое,- крикнул Скотт, стараясь оттащить от меня
Хемингуэя.
- Подведи его к кровати, ради бога,- сказал Хемингуэй.- Пусть посмотрит
на девочку.
Хемингуэй оторвал меня от пола и свалил на медную кровать рядом с
Мари-Жозеф. Я смутно помню эту кровать, нечто зыбкое, колыхавшееся как вода,
как море, но не помню, как я вскочил и бросился к другой двери, которая
распахнулась настежь под тяжестью моего тела. Я ничего не помню, кроме
неприятного ощущения ярости и запаха газа. Скотт и Хемингуэй сначала
оторопели от внезапности моего бегства, а потом на них напал такой
истерический хохот, что когда они наконец пустились за мной вдогонку, им
никак не удавалось меня найти.
- Ты словно в воздухе растворился. Как сизый дым от здешних сигарет
"Голуаз". Тут ими весь дом продымлен. Мы обыскали соседнюю комнату, куда
выходила та дверь, это была гостиная Мадам, но и там среди всяких безделушек
тебя не оказалось. Единственное окно было наглухо закрыто. Ну прямо
фантастика, чудо какое-то, дьявольский фокус с исчезновением. Потом
Мари-Жозеф указала нам на камин, но это оказался не камин, а старинная
нормандская лестница. И ты туда запросто вбежал. Твои останки лежали на
нижнем этаже. По крайней мере мы так думали. Но не успели мы слезть вниз,
как ты уже склеил свои останки, словно искусственное чудовище Мэри Шелли, и
бежал вприпрыжку, черт бы тебя подрал, как шаровая молния, по булыжной
мостовой, будто спасаясь от кого-то, и ты еще что-то выкрикивал то ли
по-немецки, то ли по-китайски, а может, даже наязыке здешних туземцев...
Они боялись, сказал мне Скотт, что я устремлюсь к реке и упаду в воду
или же попытаюсь уплыть на родину. Поэтому они торопливо рассчитались с
Мари-Жозеф и Мадам в черной шляпе, извинились за беспокойство и побежали по
переулку вслед за мной. Они поймали меня как раз, когда я пытался разуться
и, по словам Скотта, кричал, что сейчас буду нырять с моста, а мост-то был
не через реку, а над дорогой.
- Ты невероятно дисциплинированный отрок,- сказал Скотт.- Никогда не
видел, чтобы человек был так безнадежно и сурово трезв, когда на самом деле
он безнадежно и сурово пьян. Но самое главное, Кит, то, что ты остался
чистым и неиспорченным, клянусь тебе, что это правда, и если ты можешь
простить нам эту скверную шутку с шампанским, то всю остальную свою жизнь
ты, по крайней мере, будешь знать, что пьяный ты так же добродетелен, как и
трезвый, а это значит, что твои принципы далеко не поверхностны. И это очень
важно,- серьезно сказал Скотт.- Поверь мне, Кит, это очень важно.
На самом деле Скотт считал этот случай своей собственной моральной
победой и с тех пор относился ко мне так, будто я прошел через это испытание