"Эдвард Олби. Что случилось в зоопарке (Пьеса в одном действии) " - читать интересную книгу автора

восемь-девять книжек, колода порнографических карт, древняя пишущая машинка,
которая пишет только заглавные буквы, и маленький ящичек-сейф без замка, в
котором лежат... что? Камешки! Морские голыши, которые я собирал па берегу
еще ребенком. А под ними... как под прессом... кое-какие письма...
"пожалуйстные" письма... пожалуйста, не делай того-то и того-то и,
пожалуйста, сделай наконец то-то и то-то. И "когдашние" письма тоже. Когда
же ты напишешь? Когда ты придешь? Когда?.. Эти письма более поздние.
Питер (хмуро разглядывает свои ботинки, потом). А эти две пустые
рамки?..
Джерри. Что же тут объяснять? Разве не ясно? У меня нет никого, чьи
фотографии я мог бы вставить.
Питер. Но ваши родители... быть может, какая-то женщина...
Джерри. Вы очень умилительный человек и обладаете завидной наивностью.
Но моя дорогая мамочка и мой дорогой папочка померли... понятно? Я горюю по
ним... ей-богу. Но... Они доигрывают свой водевильчик уже на небесах, и я не
знаю, почему я должен смотреть на них, чистеньких и прилизанных, в рамках.
Моя дорогая мамочка сбежала от папочки, когда мне было десять с половиной
лет; пустилась в адюльтерное турне по всем нашим южным штатам... Эта
прогулочка длилась целый год... и среди других, очень многих ее
привязанностей самой главной и неизменной было чистое виски. Во всяком
случае, так уверял меня дорогой папочка, когда съездил на юг и вернулся...
привез ее в гробу. Дорогая мамочка отдала богу душу на какой-то свалке в
Алабаме. Мы узнали об этом после рождества, перед Новым годом. Когда она
испустила дух, так никому там и дела до нее не стало. Да и кто она была?
Просто пьянчужка... Пьянчужка откуда-то с Севера. После этого дорогой
папочка праздновал Новый год две недели подряд, потом спьяну угодил под
автобус. Ну, как будто бы с семейкой все, да? Так нет, нашлась мамочкина
сестрица. Она не распутничала и не утешалась бутылочкой. Я стал жить у нее,
но, признаться, мало что о ней помню, разве только что она все делала
сурово - и спала, и ела, и работала, и молилась. А в тот день, когда я
окончил школу, она, представьте, вдруг окочурилась прямо на лестнице у своей
и, можно сказать, моей квартиры. Ну прямо анекдот, не правда ли?
Питер. Ах ты... ах ты...
Джерри. Ах - кто?.. Но все это было давно, и уже не вызывает у меня
никаких эмоций. Может, вы все же теперь поймете, почему я не вставил в рамки
папочку и мамочку. Вас как зовут? Я и забыл спросить.
Питер. Питер.
Джерри. А я - Джерри.
Питер (с нервным смешком). Очень приятно.
Джерри (кивает в ответ). Теперь подумаем, на кой мне иметь женскую
фотокарточку, да еще в двух рамках? Вы помните, у меня же две рамки. Я ни с
одной дамочкой больше разу не встречался, и им в голову не приходило дарить
мне фотографии. Странно, а черт его знает, может, и грустно это.
Питер. Что они не дарили вам фотографий?
Джерри. Нет. Что ни с одной я не встречался больше раза. Никогда. Я не
мог спать... или, как это говорят, заниматься любовью, с женщиной больше
одного раза... Одного, вот какое дело... Нет, постойте, целых полторы
недели, когда мне было пятнадцать лет... и я сгорал от стыда, что еще не
созрел как мужчина... Я гомосексуалистом стал, понятно? Педиком то есть... и
гудели колокола, флаги плескались па ветру. Эти одиннадцать дней я