"Фрэнк О'Коннор. Патриарх" - читать интересную книгу автора

основанием не жениться на ней. На мой взгляд, он скорее всего не женился
на ней по другой достаточно веской причине - он ее боялся. Я тоже - по
крайней мере вначале.
Она была некрасива, одевалась в какие-то диковинные старые черные
платья, а волосы носила особым манером - подобной прически я ни у одной
женщины не видал. Вдобавок она говорила, или, вернее, громыхала,
исступленным до театральности голосом, приводившим меня в трепет.
Позднее мне открылось, что этот голос был на самом деле вовсе не ее
голос. Однажды, обнаружив, что я люблю читать, она взяла меня к себе
наверх и показала целую библиотеку молитвенников и всяких божественных
книг. (Я забыл упомянуть, что она отличалась неистовым благочестием,
вполне сообразным с ее характером.)
И пока я сидел у нее на кровати и разглядывал эти книги - там были и
рукописные, написанные причудливым неразборчивым почерком, - Эллен пела
мне гимны или говорила со мной добродушным, тихим, слегка грустным голосом.
Должен сказать в ее оправдание (если такая замечательная женщина, как
Эллен, нуждается в оправданиях), что она была первой начитанной женщиной,
с которой свела меня судьба, и лучшей из всех. Пока старина Майкл был
занят (что случалось нередко) разговорами - крамольными, как сейчас мне
ясно, - я забирался к Эллен и, сидя на краю постели, читал божественные
книги, понимая в них с пятого на десятое. Я читал их часами.
Особенно мне нравились грошовые брошюрки, которые она накупала в
церкви, - книжки вроде "О соблазне вина", "Как быть счастливым в
супружеской жизни", "Как сохранить себя, служа в распивочной", "Чудеса
Лурда". В те дни даже рассказы об индейцах не доставляли мне большего
удовольствия, и сегодня я могу лишь с грустью вспоминать о красоте и
тайне, заключавшихся для меня в этой насквозь пропитанной моралью
литературе.
Взять хотя бы историю пьяницы, умершего без покаяния. Мертвый, он
вернулся на землю, намереваясь до прихода сына изъять из поставца
графинчик, но был застигнут за этим занятием (надо думать, более сложным
для духа, чем для нас с вами) и бежал, оставив отпечатки пальцев - они
были выжжены на филенке двери.
Сколько неповторимой поэзии в одном этом "выжжены"! Вспоминается мне и
другая история - она выдавалась за подлинную - о том, как Вольтер, умирая,
умолял привести к нему священника - имя Вольтера засело у меня в памяти
благодаря упоительному трепету, в который меня приводили его богохульства,
хотя о них говорилось намеками, и благодаря удовольствию, которое я
испытывал от сознания справедливости постигшей его судьбы. А вот поди ж
ты, на свете есть мужчины и женщины, настолько лишенные воображения, что
они готовы отнять у народа эти создания его воображения. Мужчины и женщины
вроде этой Блесны... но я забегаю вперед. О Блесне мне еще предстоит
рассказать.
Таковы две Эллен моего детства - подлинная, которая, пока я читал, с
удовольствием гладила белье, напевая "К Иисусу рвутся все сердца", и та,
что появлялась на людях - длинная, беззубая кикимора, бившая в ладошки с
таким треском, словно сшибались две доски, и громыхавшая: "А я вам говорю,
миссис Клэнси, у святого Иоанна Дамасского об этом достаточно ясно
сказано..."
Своих святых она выбирала из иноземцев, так что я не вполне уверен в