"Николай Сергеевич Оганесов. Двое из прошлого (Повесть) " - читать интересную книгу автора

воспоминаний людей, чьи свидетельства хранились в деле. Атмосфера тех лет
так плотно обволокла меня, что минутами казалось, будто за окном, у
которого я сижу, не тихая, мирная улочка, по которой неторопливо шествуют
прохожие, а тревожная, полная смертельной опасности тишина замершего в
оккупацию города, и там, за углом, - стоит выглянуть и увидишь -
протягивают к небу ветви искалеченные осколками деревья, стоят черные от
копоти скелеты зданий, красные, как сгустки крови, раскачиваются на
уцелевшей арматуре кирпичные болванки. Развалины, бывшие до бомбежек
жилищем, домом, Родиной...
Мне невольно пришло на память: морозная ночь сорок третьего,
пустынная, продуваемая сквозным ветром улица и приближающиеся шаги
немецкого патруля...
Нас было трое, ребят с одной улицы, бывших учеников шестого "Б"
класса. Старший из нас, Валерка, стоял на углу, метрах в тридцати, чтобы
предупредить в случае опасности, а мы с Юрой, царапая ногтями холодную
штукатурку стен, срывали большие, размером с театральную афишу, приказы
оккупационных властей. На их место, согревая дыханием застывшие на морозе
пальцы, клеили листовки - листки из ученических тетрадей с написанным от
руки текстом собственного сочинения. Иногда переписывали сводки
Совинформбюро - их с таинственным видом приносил нам Валерка. Он
верховодил нами, строил из себя настоящего партизана, опытного
подпольщика, но мы прощали ему это, потому что был он взрослее,
рассудительнее и степеннее нас с Юркой и связи у него кое-какие все же
имелись, раз сводки попадали ему в руки... В два-три дня раз, дождавшись
комендантского часа, я прятал под телогрейку банку с клеем, проходными
дворами пробирался к зданию бывшей библиотеки, где гитлеровцы устроили
ремонтную мастерскую, и оттуда все трое мы шли на улицы, прилегающие к
базарной площади...
В ту январскую ночь патруль появился неожиданно и совсем не с той
стороны, откуда мы ждали, - из-за противоположного от Валерки угла. Мы с
Юркой услышали их раньше. Характерное "я-а-а, я-а-а", звяканье подков о
булыжную мостовую и оборвавшийся смех, когда они увидели нас. "Бежим!" -
крикнул Юрка, и мы кинулись в подворотню. Тишину вспорола автоматная
очередь, за ней грянули винтовочные выстрелы. Пули с визгом рикошетили в
темный колодец подворотни, гнали нас через незнакомый двор к забору,
заставляя бежать и бежать без оглядки, петлять по развалинам, прятаться в
развороченных тяжелыми авиационными бомбами подвалах. Нам удалось уйти.
Валерке - нет.
Наутро у той самой школы, в которую мы вместе ходили до войны, стыл
на лютом морозе труп худенького мальчишки со взъерошенными, слипшимися от
крови рыжими вихрами. На его груди висела табличка, на которой корявыми,
далеко отстоящими друг от друга буквами было написано одно слово:
"Бандит"...
Память людей, переживших войну, - неспокойная память. Она оживает от
малейшего толчка, загорается от малейшей искры, а если перед тобой пять
томов жестокой правды тех лет - она дает о себе знать неизбывной болью
старых ран...


Два дня я работал с многотомным делом. В нем содержались