"Владимир Федорович Одоевский. Русские ночи" - читать интересную книгу автора

тщетно к ухищрениям искусства присоединял ту могущественную деятельность,
которую порождает роковая необходимость, - давно уже аравийские песчаные
степи обратились в плодоносные пажити; давно уже льды севера покрылись туком
земли; неимоверными усилиями химии искусственная теплота живила царство
вечного хлада... но все тщетно: протекли века, и животная жизнь вытеснила
растительную, слились границы городов, и весь земной шар от полюса до полюса
обратился в один обширный, заселенный город, в который перенеслись вся
роскошь, все болезни, вся утонченность, весь разврат, вся деятельность
прежних городов; но над роскошным градом вселенной тяготела страшная нищета
и усовершенные способы сообщения разносили во все концы шара лишь вести об
ужасных явлениях голода и болезней; еще возвышались здания; еще нивы в
несколько ярусов, освещенные искусственным солнцем, орошаемые искусственною
водою, приносили обильную жатву, - но она исчезала прежде, нежели успевали
собирать ее: на каждом шагу, в каналах, реках, воздухе, везде теснились
люди, все кипело жизнию, но жизнь умерщвляла сама себя. Тщетно люди молили
друг у друга средства воспротивиться всеобщему бедствию: старики воспоминали
о протекшем, обвиняли во всем роскошь и испорченность нравов; юноши
призывали в помощь силу ума, воли и воображения; мудрейшие искали средства
продолжать существование без пищи, и над ними никто не смеялся.
Скоро здания показались человеку излишнею роскошью; он зажигал дом свой
и с дикою радостию утучнял землю пеплом своего жилища; погибли чудеса
искусства, произведения образованной жизни, обширные книгохранилища,
больницы, - все, что могло занимать какое-либо пространство, - и вся земля
обратилась в одну обширную, плодоносную пажить.
Но не надолго возбудилась надежда; тщетно заразительные болезни летали
из края в край и умерщвляли жителей тысячами; сыны Адамовы, пораженные
роковыми словами писания, росли и множились.
Давно уже исчезло все, что прежде составляло счастие и гордость
человека. Давно уже погас божественный огонь искусства, давно уже и
философия, и религия отнесены были к разряду алхимических знаний; с тем
вместе разорвались все узы, соединявшие людей между собою, и чем более нужда
теснила их друг к другу, тем более чувства их разлучались. Каждый в собрате
своем видел врага, готового отнять у него последнее средство для бедственной
жизни: отец с рыданием узнавал о рождении сына; дочери прядали при смертном
одре матери; но чаще мать удушала дитя свое при его рождении, и отец
рукоплескал ей. Самоубийцы внесены были в число героев. Благотворительность
сделалась вольнодумством, насмешка над жизнию - обыкновенным приветствием,
любовь - преступлением.
Вся утонченность законоискусства была обращена на то, чтобы
воспрепятствовать совершению браков; малейшее подозрение в родстве,
неравенство в летах, всякое удаление от обряда делало брак ничтожным и
бездною разделяло супругов. С рассветом каждого дня люди, голодом подымаемые
с постели, тощие, бледные, сходились и обвиняли друг друга в пресыщении или
упрекали мать многочисленного семейства в распутстве; каждый думал видеть в
собрате общего врага своего, недосягаемую причину жизни, и все словами
отчаяния вызывали на брань друг друга: мечи обнажались, кровь лилась, и
никто не спрашивал о причине брани, никто не разнимал враждующих, никто не
помогал упавшему.
Однажды толпа была раздвинута другою, которая гналась за молодым
человеком; его обвиняли в ужасном преступлении: он спас от смерти человека,