"Михаил Петрович Одинцов. Преодоление " - читать интересную книгу автора

- Оторвался от земли, высота двадцать метров, "сдох" мотор?..
Отвечать надо было быстро, потому что на рассусоливание времени в
аварийной ситуации нет.
Чем дальше, тем заковыристей становились вопросы: из Сохатого и его
друзей делали летчиков.
...Заволжская степь, расставшись со снегом, зазеленела, а потом враз
вспыхнула красным пламенем цветущих тюльпанов, радуя красотой вечно
обновляющейся жизни.
Уже третью курсантскую весну встречал Сохатый. Он становился взрослее и
опытнее, хотя рядом с серьезностью бродил в сердце хмель юности, а
деловитость уживалась с бездумной детской радостью. Разглядывая иногда
однокашников и себя из теперешнего далека, генерал всегда ощущает наплыв
теплых чувств. С улыбкой вспоминаются трудные марш-броски на десять и
пятьдесят километров с полной солдатской выкладкой в два пуда. В короткие
часы отдыха - игры в босоногий футбол "сто на сто", когда в суматохе бывала
и куча мала из десятков молодых разгоряченных тел, в то время когда мяч уже
давно находился у других ворот.
Небо, собрав в казарму родственные души, наложило на всех свою печать,
сделало их даже внешне похожими друг на друга, далекими от мирской суеты...
Предстоял последний экзамен - полеты на скоростном бомбардировщике. Но
прежде нужно было перешагнуть промежуточную авиационную ступеньку - освоить
самолет Р-6...
Большой, двухмоторный металлический моноплан с кабиной пилота на уровне
второго этажа вызывал у Сохатого некоторую робость. Честно говоря, ему жаль
было расставаться с маленьким самолетиком-разведчиком Р-5 - он привык к
нему. Вымытый и насухо вытертый, Р-5 светился живым блеском, источая
олифо-ацетоно-лаковый аромат. Если же обшивка оказывалась грязной, то запахи
перегоревшего масла и моторной копоти вызывали у летчика чувство вины перед
машиной: так она воспитывала в нем ответственность.
Приходя на полеты, Иван здоровался с самолетом, а уходя - прощался с
ним, как с живым существом. Гладил рукой туго натянутый барабан перкали,
обжигающе холодный зимой и ласково-теплый летом: "Здравствуй, "Эр", и,
пожалуйста, не будь со мною на "ры"... Ну, "Эрик", будь здоров. До завтра!"
Иван, как доктор больного, мог выслушать машину и сказать, все ли в ней в
норме. На легонький удар ладошкой перкаль обшивки откликалась чистым звуком.
Можно было простукать ее всю и убежденно сказать, что силовой набор,
прошивка и проклейка в идеальном порядке. Летом "голос" конструкции был
чистым и звонким, а зимой понижался, бывал с хрипотцой.
К Р-6 товарищеской нежности и теплоты у Ивана не находилось.
Гофрированный, с торчащими над обшивкой заклепками, поблескивающий масляной
краской дюраль не отвечал на прикосновение его руки. Надо было крепко
стукнуть кулаком по крылу или огромному квадратному фюзеляжу, чтобы получить
хоть какой-нибудь ответ, зарождающийся где-то в глубинах его железной
утробы.
Удар кулаком:
- Здравствуй, Эр!..
А в ответ:
- ууууу!
Разговор мог быть на любую тему, а в ответ слышалось одно басовитое
"ууууу".. Никакой утонченности. Металл оставался металлом.