"Сергей Обломов. Медный кувшин старика Хоттабыча (сказка-быль для новых взрослых)" - читать интересную книгу автора

Однако для одноклассников Гены этимологические глубины его имени
оказались недоступны, и второе, школьное, имя (ну хорошо, прозвище) Джинна
было Крокодил, по аналогии с героем мультфильма про Чебурашку. Сколько ни
бился Гена-Крокодил, пытаясь объяснить истинное значение своего имени и
себя, перед лицом своих товарищей он бы так навсегда и остался Крокодилом,
если бы не случай, за которым потянулось его другое имя.
То ли в поисках талантов в толпе учащихся, то ли просто для всеобщего
развития Гену привлекла в школьный театр пионервожатая -- абитуриентка
ГИТИСа.
Абитуриентка ГИТИСа долго рассказывала про то, как сужается и
расширяется пространство для человека на сцене, про энергетику из
зрительного зала и в зал и про то, как надо актеру правильно отдавать свое
физическое тело живым людям из миров литературных образов и героев, чтобы те
осязаемо жили на сцене в чужих телах.
А потом стали ставить адаптированные для школьной сцены фрагменты
сказок. Гене выпало играть старика Хоттабыча из одноименной советской
истории. Почудилась пионервожатой в Гене древняя наивная мудрость -- морщины
и борода ему были как удачная рама к картине. К тому же Гена ловко копировал
восточный акцент.
По замыслу постановщицы, ребенок-старик должен был начало представления
провести в картонной коробке от телевизора "Горизонт", а в момент
кульминационного своего появления -- при припотушенном свете и притихшем в
дыму актовом зале -- разодрать внезапно в клочья коробку, создавая
мистический грохот, и предстать перед изумленными актерами и восторженными
аплодисментами публики как бы из ниоткуда.
Как наиболее простую часть представления, это внезапное волшебство не
репетировали. К тому же коробка в эпоху всеобщего дефицита была только одна,
и на предварительных прогонах Гена просто выскакивал из нее, как черт из
табакерки. Коробку при этом не закрывали.
Настал вечер показа. Густо замазанного морщинами Гену обклеили ватой
бороды, засадили в коробку, коробку закрыли, перевернули вместе с Геной,
замаскировали под прикроватную тумбочку, поставили сверху вазу с цветами и
оставили в таком подготовленном виде для спектакля.
Спектакль начался не сразу: перед собравшимися праздными школьниками и
их радостными родителями сначала неожиданно выступил про госприемку и
ускорение нежданный почетный гость из районо, а потом директор школы -- с
экспромтом ответной речи. За это время скрюченный Гена надышал в картонную
темноту духоты, стараясь не шевелиться. В коробке стало жарко, детский пот
разъедал плотный грим, и в тесноте тело затекло до боли. С началом
представления Гена несколько приободрился, грозно и торжественно повторяя
про себя слова: "Я великий джинн Гассан Аббдурахман-ибн-Хоттаб", -- пытаясь
заученным текстом убедить себя, что он -- вовсе не маленький изломанный
ребенок в мрачной темнице из-под морально устаревшего телевизора. По системе
Станиславского.
Дошло наконец до дела. На сцене распечатали сосуд, и погас свет. Дым,
со скандалом разрешенный завучем, прикрыл декорации, и Гена рванулся из
коробки. Упала маскировочная ваза с подлинной -- для правдоподобности --
водой, съехала -- от усердия -- фальшивая чалма и половина бороды, но
коробка не поддалась. То ли духота лишила ребенка последних сил тела,
плененного подкожными внутримышечными мурашками, то ли коробка оказалась