"Алексей Новиков-Прибой "Поход" (Цусима. Кн. 1)" - читать интересную книгу автора

головой - горячая палуба, кругом раскаленные трубопроводы, сепараторы.
Здесь температура поднималась почти до точки кипения. Даже масло
испарялось, наполняя все помещение как бы туманом. Не легче было и в
кочегарных отделениях. Плохой уголь значительно затруднял исправно
поддерживать пар, а прибавить котлов не всегда позволялось. С кочегарами
случались тепловые удары. Помимо убийственной жары, все люди, которые
обслуживали топки, котлы и машины, не стояли, сложив руки, а работали,
истекая обильным потом и задыхаясь от усталости, иначе броненосец не стал
бы двигаться вперед. Они поднимались наверх бледные, бескровные, с тупыми
лицами, настолько истерзанные, что невольно, глядя на них задавал себе
вопрос: неужели они выдержат до конца нашего плавания?
Дисциплина на корабле, несмотря на все старания офицеров и унтеров
поддержать ее всяческими способами, заметно падала. Люди дошли до того
состояния, когда к карцеру начали относиться безразлично. Там по крайней
мере можно было несколько дней отдохнуть.
Это уяснили себе некоторые офицеры и стали обращаться с командой
более сдержанно, но не понимал этого мичман Воробейчик, продолжавший
по-прежнему хорохориться и издеваться над матросами. При мне произошла
сцена, едва не окончившаяся скандалом. Как-то перед обедом я выдавал
команде ром. На верхней палубе у ендовы матросы выстроились в очередь.
Мичман Воробейчик, спустившись с мостика и направляясь в кают-компанию,
проходил мимо нас.
Вдруг он повернулся и ни с того ни с сего закатил пощечину машинисту
Шмидту, самому безобидному и смирному человеку.
- За что, ваше благородие? - испуганно раскрыв глаза, спросил Шмидт.
- Да так себе. Просто захотелось. На вот тебе еще, если мало! - и,
улыбаясь, ударил машиниста еще раз.
Он сейчас же написал записку, в которой приказывал мне выдать за его
счет две чарки водки потерпевшему: по одной за каждую пощечину. Шмидт
растерянно молчал. Но вместо него отчетливо промолвил кочегар Бакланов:
- Люблю я, братцы, своего гнедого мерина. Хошь кнутом лупцуй его,
хошь воз тяжелый навали, - только кряхтит, а везет.
Мичман Воробейчик, поправляя на носу пенсне, откинул голову:
- Это ты про что, чумазый дурак?
Бакланов сделал шаг вперед и, сжимая кулаки, громко произнес сквозь
зубы:
- Про лошадь, ваше благородие!
Взгляды их встретились. Мичман сразу понял все. Он был в чистом белом
кителе с блестящими погонами на плечах, а перед ним вызывающе стоял,
двигая тупым подбородком, грязный шестипудовый кочегар с обнаженной
грудью, с остановившимися глазами.
Все матросы затаили дыхание, ожидая события.
- То-то, - бледнея, пробормотал Воробейчик и торопливо зашагал к
корме.
Вслед ему раздались голоса:
- Вот понесся!
- Боится, как бы суп не остыл.
Согласно приказу Рожественского (N 138), каждый день какой-нибудь
корабль должен был для практики управляться либо совсем без руля, при
помощи одних машин, либо при посредстве чисто электрического привода, либо