"Ганс Эрих Носсак. Клонц" - читать интересную книгу автора

ними можно потанцевать. А кто не танцует с дамами в бриллиантах, тот
просто неудачник и размазня.


Но, вероятно, дело все же и в письменном столе, за которым я сижу. Это
не стол, а скорее секретер с высоким шкафчиком для книг. Ему примерно
полтораста лет. Почему он не погиб, когда все рушилось, остается загадкой.
Но царапины кое-где имеются, да и стекло в дверцах треснуло. Секретер не
мой. Его поставили в снятую мной комнату владельцы дома.
Весьма возможно, что полтораста лет назад за этим секретером сидел
некто, похожий на меня, и ему повстречался Клонц. И через полтораста лет
за ним будет сидеть некто, и опять речь будет идти о Клонце.
Что нам за дело до "раньше" и "потом", кричат мне со всех сторон. Сиди
себе за своим секретером и пиши для нас, нынешних; в этом мы больше других
нуждаемся.
Почему они так считают? Отчаяние всегда одинаково. И что дает им право
думать, будто я могу помочь нынешним?
Может статься, что я сам тому виной, потому что некогда наговорил много
лишнего и бог знает чего наобещал. На доске секретера среди других бумаг
лежит прибывшая сегодня телеграмма. Забавный такой текст. "Срочно
необходимы хорошие пасхальные стихи", телеграфирует редакция одной
зарубежной газеты. Значит, считает, что я такие стихи написать могу. Про
то, что я как раз вновь повстречался с Клонцем и нахожусь в крайне
подавленном состоянии духа, она знать не может. Иногда такое неожиданное
предложение может сослужить весьма полезную службу. Натолкнет на другие
мысли. Начнешь думать о пасхе. За шесть недель вполне могут сложиться
хорошие стихи. Если повезет, и нескольких часов хватит. Ведь на дворе еще
февраль и мороз двадцать градусов. Хотя он держится уже два месяца, можно
надеяться, что к пасхе, то есть через шесть недель, немного потеплеет.
Весна как-никак всегда наступала, правда, иногда очень запаздывала и не
оправдывала надежд. Вопрос лишь в том, удастся ли до нее дожить. Я впервые
вспомнил о пасхе. Она - символ воскресения из мертвых, что и должно найти
отражение в стихах. Но как? Ведь это было бы ложью. Мы же не помышляем о
воскресении. У нас нет на это сил. Мы жаждем только покоя. Ничего больше
не видеть и не слышать, просто лежать, и все. Вот об этом вполне можно бы
написать стихи, да только нельзя.
Может, где-то люди и впрямь страстно жаждут воскреснуть, и редакция
учуяла это раньше, чем я? Ах, если б я мог в это поверить! Я бы не
посмотрел на лютую стужу и отправился туда пешком, в своем пальтишке на
рыбьем меху и стертых до дыр башмаках, чтобы смиренно припасть к источнику
этой жажды и почерпнуть в нем новые силы.
А вместо всего этого... Догадывается ли кто-нибудь из тех, которые
спрашивают меня по утрам: "Как дела?" - и которым я отвечаю как
полагается: "Спасибо, хорошо. А у вас?" Догадываются ли они, что было со
мной нынче ночью? Ибо этот секретер с высоким книжным шкафчиком,
множеством мелких ящичков по бокам и откидной крышкой иногда кажется мне
алтарем, и я преклоняю пред ним колена. Не так явно, чтобы Клонц, окажись
он рядом со своим новым фотоаппаратом, мог бы запечатлеть мою позу на
пленке. Для Клонца и его аппарата она невидима. И тем не менее это так. Я
стою на коленях и заламываю руки. Совсем как на полотнах старых мастеров.