"Евгений Носов. Моя Джомолунгма (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Александрович. Он уходит неслышно, будто выпархивает. Даже по скрипучей
лестнице спускается совершенно беззвучно.
Завидев спустившегося по лестнице Симона Александровича, Степаниха
приветствует его обычным вопросом:
- На работу, Семен Саныч?
- Да, пора! - бодро откликается Симон Александрович. - Служба, ничего
не поделаешь!
- И не говори! - вздыхает Степаниха. - Я тоже сейчас пойду.
- Разве сегодня пятница?
- Пятница, батюшка, пятница.
- Ну что ж, час добрый, Степанида Андреевна.
- Да уж кой там добрый! - взмаливается Степаниха. - Что удумали,
басурманы! Базар за город перенесли. Благо-то с моими ногами добираться?
- Разве на Сергиевке теперь нет толкучего?
- Закрыли, батюшка, начисто закрыли. Цирк приехал. Балаган на том месте
натягивают. А нас всех за город. Двумя трамваями езжу. Туда шесть копеек да
обратно шесть.
За калиткой Симон Александрович бочком втискивается в общий поток, и
его бежевая, хорошо сохранившаяся шляпа с круглыми, ни в какую сторону не
заломленными полями бесшумно лавирует среди рабочих шапок и кепок.
Иногда у калитки Симон Александрович сталкивается с кем-нибудь из
жильцов. Его лицо морщинится приветливой улыбкой, а бежевая шляпа бережно,
на одно мгновение обнажает голову. Похоже, что шляпа действует
автоматически, от какого-то реле, невидимо подключенного к улыбке Симона
Александровича.
Опять хлопает калитка, еще кто-то выходит из нашего дома. По
отрывочному глухому жужжанию я догадываюсь, что это Иван Воскобойников. Так
жужжат на асфальте шарикоподшипниковые колеса его тележки. Выбрасывая вперед
обе руки с зажатыми в кулаках деревяшками, он толчками подтягивает свое
большое безногое тело, пристегнутое ремнями к низкой, вровень с землей,
коляске. Иван - бывший минер. Он из тех минеров, которые в конце концов
ошибаются. Иван подорвался в Будапеште, когда разминировал дома. В одном
подвале он нашел тяжело раненного русского солдата. Он хотел вынести его
наверх и не знал, что снизу к брючному ремню раненого была привязана
проволочка от мины.
Теперь Иван работает в артели инвалидов. Каждое утро он выбирается за
калитку и, отталкиваясь от земли руками, едет среди общего потока людей.
Лишь в самые ненастные дни, когда идет дождь или улицу заметает снег, жена
не выпускает Ивана из дому.
- Послушайте, Иван Васильевич, - сказал однажды Симон Александрович,
столкнувшись в калитке с Иваном. - Вы не обижайтесь, голубчик. Но мне,
право, больно глядеть на вас. Такая клятая погода, а вы едете. И зачем вам
все это! Возьмите на худой конец патент. У вас уважительные обстоятельства.
Все будет по закону. Это же лучше, чем каждый день вот так...
Но Иван не поворотил обратно, а покатил в свою артель, смущая совесть
доброго Симона Александровича, который после этого разговора даже чуть
поотстал, очевидно считая, что шагать на собственных ногах рядом с
инвалидской коляской весьма неприлично.
Когда наступали праздники, Иван, старательно выбритый, пахнущий
одеколоном, в чистой рубашке и в новом пиджаке с подшитыми полами, выезжал