"Борис Михайлович Носик. Альберт Швейцер " - читать интересную книгу автора

Вот вам групповой портрет Швейцеров, нарисованный изящной и злой кистью
Сартра. Вероятно, не очень точно, без сомнения, иронично и гротескно. Шарль,
тот самый, что, не догнав наездницу, стал учителем французского языка и
дедом писателя, любил, по утверждению внука, повторять: "Луи у нас самый
благочестивый, Огюст самый богатый, я самый умный".
Сартр мимоходом описывает "шум, страсти, восторженность - все грубое
бытие Швейцеров, земное и театральное": "Плотоугодники и пуритане -
сочетание добродетелей, куда более распространенное, чем это принято
считать, - Швейцеры любили крепкое словцо, которое, принижая плоть, как это
приличествует христианскому благочестию, в то же время свидетельствует о
широкой терпимости к ее естественным проявлениям..."
Вы, наверное, обратили внимание на концовку сартровской родословной,
произнесенную скороговоркой ("Альберта Швейцера, жизненный путь которого
всем известен"). В самом деле: к моменту написания "Слов" в Европе вышли уже
десятки биографий Швейцера.
Биографы зачастую ведут себя как детективы: делают вид, что им известно
более того, что они знают на самом деле. Однако в случае со Швейцером
большинство биографов жалуется, что истинный Швейцер от них все-таки
ускользает, что он не раскрывает себя даже в своих автобиографических
книгах. Это правда. Сдержанность Швейцера была врожденной, а позднее и
принципиальной. Он не верил в то, что один человек может познать другого,
даже если живет с ним бок о бок много лет. "Мы бредем по жизни рядом в
полумраке и не можем с ясностью разглядеть черты ближнего..."
Более того, Швейцер считал, что попытки влезть в чужую душу, скрытую от
нас потемками нашей слепоты, вообще неправомерны: "Знать друг друга не
значит знать друг о друге все; это значит относиться друг к другу с
симпатией и доверием, верить друг другу. Человек не должен вторгаться в
чужую личность". Швейцер считал, что и открываться другому человек должен
только в той степени, в какой это естественно для него. И пусть уж другие
судят о нем как хотят.
"Существенно лишь стремление зажечь в себе внутренний свет, - писал
Швейцер, - ...когда в людях зажжется этот свет, он будет виден. Только тогда
мы узнаем друг друга, идя в темноте, и ни к чему будет шарить рукой по
чужому лицу или вторгаться в чужое сердце".
Приведенные выше слова могут без труда объяснить, почему Швейцер
отвергал притязания психоаналитиков. Парадокс заключается в том, что именно
психоаналитику мы обязаны появлением на свет одной из интереснейших книжек
Швейцера - "Воспоминания о детстве и юности".
Это случилось так. Летом 1923 года, незадолго до второй поездки в
Африку, Швейцер, путешествуя по Швейцарии, был вынужден в ожидании поезда
задержаться в Цюрихе и навестил своего друга - доктора О. Пфистера,
известного швейцарского специалиста по психоанализу. Друг, рассказывает
Швейцер, "утолил его жажду и дал возможность простереть усталое тело" на
кушетке. Тогда-то доктор Пфистер и попросил, чтобы Швейцер рассказал ему
несколько эпизодов из своего детства и юности - так, как они будут приходить
ему в голову. Пфистер сказал, что ему это нужно для какого-то молодежного
журнала.
А вскоре Швейцер получил по почте из Цюриха стенограмму своего
двухчасового рассказа. Швейцер попросил не печатать материал без его
послесловия, и вот накануне отъезда в Африку, в ненастное воскресенье, когда