"Грегори Норминтон. Чудеса и диковины " - читать интересную книгу автора

было кормить и другие рты), ни воркование родственников, которые со временем
все реже и реже посещали семейное гнездышко Грилли. Я требовал мать, которая
лежала в могиле. Не получив желаемого, я мог бы удовлетвориться отцовской
любовью.
Но увы, из двух противоречивых эмоций - радости от моего существования
и скорби по почившей матери - отец выбрал скорбь; или скорее она его
выбрала, как бродячий пес выбирает в хозяева щедрого незнакомца.
Шли годы, я, предоставленный сам себе, учился обычным детским уловкам.
Кособокий краб, канатоходец, клоун - я успел побыть ими всеми. Косноязычный
ритор. Греческий трагик со сбитыми коленками. Лица, личины. Но отец
оставался ко мне безучастным. Единственный ребенок, я страдал от его скорби,
словно у меня был призрачный старший брат. Я прыгал, кричал и кривлялся,
чтобы обратить на себя внимание отца; но его улыбка тут же гасла, а глаза
наполнялись грустью.
- Пойди поиграй на улице, - пыхтела моя очередная няня. - Посмотри,
сколько в саду сверчков, попробуй-ка их поймать. (Прошло много лет, прежде
чем я перестал ловиться на этот фокус.) Папа занят. Не надо ему мешать.
Стоит ли удивляться, что я вырос таким? Лицо, уж поверьте, было ужасным
с самого начала, но руки и ноги казались вполне приличными. Увы, лишенный
любви, как растение - влаги, я пустил неважные побеги. Это значит, что все у
меня росло как-то непропорционально. Мое тело - сборная солянка,
составленная из частей от различных комплектов. Ноги, толстые и волосатые,
как у фавна, сужаются книзу и похожи на перевернутые бутылки. Верхняя часть
торса полностью развита, грудная клетка гордо выдается вперед, отчего
создается впечатление, что я замер на вдохе; узкие бедра приставлены к
мощным ляжкам, а ягодицы выпирают по-детски бесстыже. (В некоторых местах я
оснащен значительно лучше. Мое мужское, так сказать, достоинство - короткое,
но необычайно толстое.) Короткие рябые предплечья оканчиваются непомерно
большими ладонями, отчего руки похожи на весла. Но как собрать всю эту
мешанину в единое целое? Что же касается лица - тут я не буду вдаваться в
подробности, потому что всякое описание (нос пьянчуги, безвольный
подбородок, язык явно великоват для своей норы) лишь исказит представление
читателя и отправит ковылять по страницам этой книги отталкивающую
композицию из разнородных частей, невероятное порождение бредящего ума.
Я стыдился своего уродства. Этот стыд зародился стараниями отца,
который содрогался от отвращения каждый раз, как я тыкался своим уродливым
носом в его колено или цеплялся грязными ручонками за его фартук. Я всю
жизнь боялся пауков и всегда держал под рукой кружку и лист бумаги, чтобы
убирать непрошеных гостей. Мой отец, когда я пробирался в его мастерскую,
святая святых, возвращал меня на руки няньки с такой же гадливостью.
Чем я мог искупить свое уродство? Вначале дети на улице охотно играли
со мной, но через несколько лет я был изгнан из их компании. Меня дразнили,
закидывали грязью, а иногда - и камнями. Я от них убегал, и глаза мои
слезились от бессильной ярости. Но с таким лицом мне и дома не приходилось
ждать утешения. Что же касается пухлых грудей моей кормилицы (о, каким
постоянством отличалась эта анатомическая деталь, при том, что лица над ней
непрестанно сменялись), то они очень быстро опустошались от моего
малоприятного вида и неуемной тоски. Эта особенность привела к тому, что
наемные преемницы Смеральдины вскоре стали требовать такую цену, которую мой
отец просто не мог заплатить. Однако я не могу отнести это последнее