"Грегори Норминтон. Чудеса и диковины " - читать интересную книгу автора

- Ой, ну совсем не похоже.
Нехотя, придирчиво, чтобы продемонстрировать академическую
разборчивость, академики обсуждали мои работы. Мой отец весь залился
краской, видимо, припомнив прежние обиды. Он схватил меня за запястья.
- Разве этого недостаточно? - потряс он моими пальцами. - Взгляните на
эти обрубки. Как могут они провести штрих без дрожи? Взгляните на его лицо.
Джентльмены, мой сын - явление выдающееся. Это не просто очередной художник.
Как говорящая обезьяна, это глашатай Природы, богатой на дива и чудеса.

Академики постепенно расходились, смеясь и фыркая на пороге. Остался
только Сандро Бонданелла - богатый и набожный художник. Он стоял,
переминаясь с ноги на ногу и рассеянно пощипывая дряблые складки на шее. Он
молчал, молчал и отец. Они перебрасывались этим многозначительным молчанием,
пока все гости не разошлись. Потом они долго шептались, словно шпионы. Я
сидел на ступенях и прислушивался к их разговору.
- Ему, конечно, потребуется костюм, - сказал Сандро Бонданелла.
- Серьезно?
- Ну, не могу же я представить его в рубахе и бриджах?
- Но я не уверен, что могу себе это позволить...
- Тс-с-с, друг мой! Чтобы взошел колос, нужно сначала посеять зерно.
В течение следующей недели мой отец продал многие вещи из своей
коллекции (включая бронзовый письменный прибор в форме краба, в клешнях
которого я любил ковыряться пальцами), чтобы заплатить за услуги портного.
Меня привели в Олтрарно: я стоял на столе, и чахлый старик, от которого
пахло плесенью, диктовал мои пропорции и размеры - сквозь булавки, зажатые
во рту, - своему ретивому помощнику. В других обстоятельствах это было бы
унизительно - зачем так открыто обсуждать человеческое уродство, - но
портному это было нужно для дела, и еще меня потрясло, что, случайно ткнув
мне в промежность, он назвал меня "синьором". После нескольких примерок
костюм стал обретать форму. На груди, руках и ногах были пришиты синие
бесформенные куски ткани (мне запретили их разглядывать). Портной отходил
назад, квохтал - его щека почти касалась щеки ученика, - потом возвращался
обратно, одергивал рукав или поправлял кайму, пока не достигал желаемого
результата. Тем временем дома шлифовали мои манеры. Отец обучал меня
проявлению почтения к вышестоящим, равно как и изысканным взмахам рукой, как
будто я направляю к носу легкий запах духов.
- Папа, - спросил я. - Зачем мне все это надо?
Этот вопрос, повторявшийся достаточно часто, раздражал моего отца.
- От тебя же не требуют ничего невозможного, - был единственный ответ.
Может быть, это упрямство, нежелание объяснить что к чему было лишь
проявлением родительской заботы. Возможно, он хотел избавить меня от
ненужного волнения перед важным событием. Если так, то он потерпел неудачу.
Я впервые узнал, что такое жить в страхе. Мрачные предчувствия и
неопределенность, зудящая парочка, как будто вгрызались мне в кожу,
оставляли синяки у меня под глазами.
- Что у тебя за несчастный вид?! - сокрушался отец. - Подумай, скольким
я жертвую ради тебя, неблагодарное ты дитя.
Но я ничего не мог поделать. Каждый раз, как к нам являлся Сандро
Бонданелла, у меня перехватывало дыхание. С его белыми локонами, богатым
костюмом и бегающими, торгашескими глазками он был похож на посланца другого