"Грегори Норминтон. Чудеса и диковины " - читать интересную книгу автора

С ногами, словно налитыми свинцом, завывая, как пес на луну, я пошел в
сторону лестницы. Но мой учитель не смог дождаться, пока я завершу свой
скорбный поход. Он пронесся мимо меня, зажав в руке трепещущую тетрадь.
- Кыш отсюда! Иди, иди! Мы с твоим дядей подойдем позже.
О как я кусал локти по дороге домой. Подумывал даже зайти в собор и
помолиться о Божественном избавлении. Но, как и большинство грешников,
толпящихся пред вратами Ада, я согрешил слишком тяжко, чтобы надеяться на
прощение.
Отцовский дом встретил меня молчанием. Трепеща в ожидании предстоящей
бури, я скрылся в своей спальне, где самодовольные деревянные игрушки
(деревянные лошади и солдатики, давний подарок семьи Раймонди) отнеслись ко
мне без всякого сочувствия. Я устал от рыданий и, видимо, заснул, потому
что, проснувшись от стука в дверь, увидел на стене едва различимый серый
прямоугольник вечернего неба. Меня разбудила очередная няня. Потрясая своими
бессчетными подбородками, она сообщила, что в мастерской меня ждет отец.
Они выстроились у стены, три фигуры из разных этапов моей жизни,
совершенно не сочетавшиеся друг с другом. Мой наставник (подлый доносчик)
держал тетрадь у паха. Мой отец, еле стоявший на ногах после долгих часов
работы, смотрел на меня как-то странно.
- Подойди, - сказал дядя. - Садись.
Рядом стояли стол и стул. На столе лежал лист бумаги и три угольных
карандаша.
- Возьми уголь.
Учитель поставил на край стола бюст Гомера. Мой отец менее уверенно
установил рядом с бюстом чашу с виноградом, персиками и бархатистыми
абрикосами. Он выпрямился и отошел, даже не взглянув на меня.
- Итак, мальчик мой, - сказал Умберто. - Мы хотим, чтобы ты нарисовал
эти предметы, которые видишь перед собой, и чтобы вышло похоже.
Я выбрал самый тонкий карандаш. И сделал, что мне велели. Слепой Гомер
в своем бумажном окне принюхивался к вазе с фруктами. Он не видел, как видел
я, глубокого шрама на одной виноградине, сладких потеков под ней; не видел
мягкого синяка на бордовом персике. Покончив с фруктами, я полностью
погрузился в вычерчивание сложного орнамента чаши, и в это мгновение мой
отец испустил сдавленный крик. Он выхватил лист прямо из-под карандаша,
который оставил на рисунке черную линию.
- Это какое-то колдовство, - сказал Анонимо, потрясая рисунком и меряя
шагами пространство перед столом. Я чувствовал дуновение ветра от его
расстегнутой рубашки с широкими рукавами.
- А может, наследственность? - Дядя Умберто подмигнул мне (что само по
себе было из ряда вон) и бросил монетку. Она проскакала по столу и упала на
кирпичный пол со звоном, который заставил меня вздрогнуть. Это был мой
первый гонорар.
- Пусть он еще что-нибудь нарисует, - пропищал мой учитель, щелкая
пальцами, как восторженная девчонка.
- Что, например? Сикстинскую капеллу? - Портрет отца.
Анонимо замотал головой. Он отшатнулся и начал отмахиваться, словно от
змей. Но Умберто все-таки удалось его уговорить. Дружескими щипками он
подтолкнул отца к креслу, которое притащил мой учитель.
- Не бойся, папа, - сказал я, скрестив ноги, потому что боялся
обмочиться. - Будет красиво.