"Хироси Нома. № 36 (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

самом деле, спустя некоторое время я заметил, что тридцать шестой начал
сдавать. Он перестал испускать свои деланные вздохи, и сразу же не слышно
стало окриков надзирателя у его камеры.
Однажды, после долгого перерыва, я снова услышал как он просит у
надзирателя позволения обратиться.
- Номер тридцать шесть! - прозвучал его голос, такой сдавленный, словно
в горле у него что-то застряло. В этом голосе, безнадежном, лишенном
интонаций, звучало что-то непереносимое для сердец заключенных, уже мучимых
предобеденным голодом и не имевших сил сопротивляться ему. Вначале мне не
поверилось, что этот голос принадлежит моему знакомцу, но затем я понял, что
в нем отразились муки, которые испытывал тридцать шестой.
В это время надзиратели уже перестали обращать на него внимание, и на
этот раз надзиратель тоже молча прошел мимо, оставив его просьбу без ответа.
- Номер тридцать шесть! - продолжал повторять тридцать шестой все тем
же монотонным голосом.
- В чем дело, тридцать шестой? - наконец-то надзиратель разрешил ему
высказаться.
- Я хочу, чтобы мне дали работу, - сказал тридцать шестой слабым
голосом.
- Нельзя!
- Какую-нибудь! Будьте так добры! Ничего не делать, да еще сидеть
неподвижно, ей-богу, невмоготу!
Я понимал его страдания. На его организме уже сказывалось властное
действие тюрьмы. Мне было ясно, что его тело терзают мучения, которые
испытывает подследственный, - мучения вынужденного постоянного бездействия.
Я словно воочию видел его, как он сидит в своей камере, опустив сутулые
плечи, положив согласно уставу руки поверх колен, устремив невидящий взгляд
потухших глаз на опостылевшую стену перед глазами - на щели в ней и ямки от
сучков, радуясь тому, что он может свободно дышать (единственная дозволенная
ему свобода), поневоле убеждаясь в громадной разнице, которая существует
между бездействием и просто ленью.
- Ты ведь знаешь, что подследственным работать не разрешается! - голос
надзирателя несколько смягчился.
По этому голосу, мягкому, с отчетливой дикцией, я сразу понял, что это
Ханаока, надзиратель, ведавший тюремной библиотекой, человек лет сорока, со
светлой кожей, выпуклыми, словно от базедовой болезни, глазами и торчащим
носом. Раньше он держал дешевую закусочную в Осака, но так называемая
"рационализация предприятий" заставила его закрыть дело. В надзиратели он
пошел, чтобы уклониться от принудительного набора рабочей силы - это я
услышал от него самого, когда меня вызывали в трибунал. Ханаока был
отзывчивым человеком, обладал более широким кругозором, чем другие
надзиратели. Как-никак он владел закусочной... Такие люди редки в военной
тюрьме. Однако он питал слабость к поучениям, которая часто одолевает людей
в сорок лет.
- Тридцать шестой! Поразмысли-ка хорошенько!.. Если другие, как и ты,
перестанут бояться тюрьмы, - человечеству конец, - начал он. - Кончится тем,
что ты умрешь в тюрьме, и не найдется никого, кто бы прибрал твои кости, -
вот тебе и все!.. Ты, верно, думаешь и на этот раз отделаться пустяком,
шестью месяцами? Ошибаешься! Неужели ты не слышал у себя в части, что закон
изменили? Япония воюет, и сейчас за дезертирство сплошь и рядом дают