"Хироси Нома. № 36 (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

вонзил острый взгляд в спину тридцать шестого. - Надзирателям не разрешается
толковать с обвиняемыми, много или мало им дадут.
Теперь слова его звучали давяще, безжалостно, словно он хотел
зачеркнуть ими предыдущий разговор:
- Ты думаешь, что дело кончится просто! Ошибаешься! Если бы каждый
такой, заработав несколько судимостей, отделывался четырьмя-пятью месяцами
отсидки, справедливо ли это было бы по отношению к честным солдатам?
Постыдись! Ты понимаешь, какую войну ведет Япония?
На этом Саканака оборвал свою речь. Некоторое время он молчал, словно
желая убедиться, что слова его подействовали.
Расследование дел тридцать шестого и сто первого окончилось после трех.
Наша тюремная машина мчалась по вечерним улицам Нара. Прижав лицо к стеклу,
я жадно всматривался в мир, который не смогу увидеть теперь по крайней мере
десять дней - до следующего вызова в суд. Далеко справа светились лиловатым
отблеском последних солнечных лучей гора Икома и плотно прижавшиеся к ней
холмы. Некоторое время их верхушки отчетливо выделялись легкой черной линией
на фоне светловатого вечернего неба, но почти сразу на них, словно прилив,
надвинулись сумерки. Редкие огороды, поля, на которых уже начал всходить
ячмень, тоже потемнели. В окнах домов, разбросанных там и сям, зажглись
огоньки. И только на западе в небе продолжала сиять длинная полоса холодного
желтого света.
Машина шла по дороге, белевшей среди окружающей темноты. Старый кузов
подпрыгивал на выбоинах, качался, скрипел. И каждый раз подпрыгивали пустые
коробки от завтрака заключенных, сваленные на большой ящик с запасными
батареями в проходе между сиденьями, и раздавался легкий лязг металла,
трущегося о металл.
Стемнело. Я оторвал лицо от стекла и стал смотреть перед собой. Ближе к
двери, выпрямившись, сидел надзиратель Саканака, поставив между ног свою
фельдфебельскую саблю, положив на эфес руки в белых перчатках и оперев на
них подбородок. По правую руку от надзирателя, протянув ноги и вытянув
вправо длинный подбородок, сидел сто первый и не отрываясь смотрел в темное
окно. Рядом с ним, сцепив скованные наручниками руки, съежившись,
сосредоточенно думал о чем-то тридцать шестой, устремив глаза в пространство
перед собой.
Писарь, видимо, удовлетворенный таким ответом, легонько кивнул и исчез
за дверью. Вскоре по коридору опять поспешно протопали сапоги: судьи
возвращались в зал заседаний. Из этого топота выделялись чьи-то твердые
шаги, они все приближались. Вошел тучный полицейский военного трибунала, в
шитом серебром поясе, с одной серебряной звездочкой на воротнике.
- Тридцать шестой! Я поведу тебя.
Шмыгнув носом, полицейский повертел толстой шеей, безразличным взглядом
обводя арестантов.
- Встать! - Надзиратель вскочил. Наручниками, которые он держал в
правой руке, и движением своего острого подбородка он приказал тридцать
шестому идти и сам, словно подгоняя его сзади, приблизился к полицейскому.
На его лице расплылась заискивающая улыбка.
Полицейский окинул взглядом обмундирование тридцать шестого, стоявшего
перед ним с опущенной головой, и, пристально глядя на линию его пуговиц,
веским и внушительным тоном, соответствовавшим его тучному телу, произнес:
"В порядке".