"Хироси Нома. № 36 (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

проводившие ее в моей камере наскоро и лишь для формы. В то время как я
голый стоял перед ним, он осматривал мои волосы, уши, рот, заглядывал под
язык, осматривал ладони, подмышки. Он заглядывал на дно моей параши. Он не
обнаруживал ни малейшего намерения продлить хотя бы на минуту, хотя бы на
секунду время, отведенное мне для бани. И когда этот человек проходил мимо
камер, можно было безошибочно угадать его присутствие по какой-то
неуловимой, особенной атмосфере, распространявшейся вокруг него.
Уже в армии я в какой-то мере притерпелся к тому, что со мной
обращаются как с вещью, поэтому и его дотошность редко раздражала меня. Я
чувствовал, что здесь дело не только в угрюмом укладе тюрьмы или в том
гнете, который оказывала на него армейская система, - нет, долгие
неестественные отношения с людьми, у которых была отнята свобода, лишили
свободы и его самого.
"А-ах, а-а-ах..." - печально вздыхает № 36. Этот вздох напоминает те
деланные вздохи, которые он испускал в тюрьме. Я уже давно не слышал, чтобы
он так вздыхал. Может быть, выезд в суд породил в нем ощущение некоей
свободы?
Тридцать шестой! - окликает его надзиратель Саканака, подняв голову. Я
пугаюсь, не начнет ли он ругать его.
Тридцать шестой молчит.
- Тридцать шестой! - повторяет Саканака. В его голосе даже больше
мягкости, чем я ожидал.
- Я! - Тридцать шестой поднимает голову.
- Тридцать шестой! Маятно тебе?
- О-ох, маятно... Маюсь...
- Маешься? Хм-м... Выходит, и ты понимаешь, что значит маяться?
- Понимаю.
- Ври больше! - Однако в голосе Саканака не чувствовалось раздражения,
скорее надзиратель поддразнивал.
- Понимаю! Правда, понимаю!
Тридцать шестой уловил, что в словах надзирателя Саканака нет злобы. Он
говорил заискивающе, словно надеясь, что его слова тронут надзирателя.
- Ври больше!
- Правда! Правда!
- Ну да! С женщиной не можешь увидеться, вот и вся твоя маята.
Тридцать шестой покачал головой. Потом он повернулся в мою сторону, и
по его лицу разлилась странная ухмылка, говорившая о том, что он испытывает
в этот момент тщеславное удовлетворение. Необычный тон надзирателя Саканака
придал ему храбрости, и он обратился к нему с вопросом, который несомненно
давно уже вынашивал в душе.
- Номер тридцать шесть! - попросил он разрешения обратиться.
- Что тебе?
- Господин надзиратель! Можно обратиться к вам с вопросом? - Слова
тридцать шестого звучали учтиво и рассудительно: он вкладывал в них
привычное почтение к надзирателю.
- Ну, что там? Говори.
- Господин надзиратель! Правда, что теперь за дезертирство дают четыре
или пять лет?
- Что? - переспросил надзиратель, вытянув шею. Его лицо снова стало
холодной маской усердного служаки. - Ты говоришь, сколько тебе дадут? - Он