"Шарле Нодье. Живописное и индустриальное путешествие в Парагвай-Ру и Южную Палингенезию " - читать интересную книгу автора

неприкосновенность личности, и суд давал им отсрочки, благодаря которым они
успевали сбежать или, по крайней мере, повеситься. В таком положении
монархия находилась до тех пор, пока один из тех изумительных гениев,
которые постоянно обнаруживаются в оппозиции, не изобрел остроумнейший
способ обойти эту трудность. Ныне королевство процветает под властью
прелестно инкрустированного палисандрового монарха, приводимого в движение с
помощью весьма несложного часового механизма. Достаточно завести пружину, и
правая рука добродушного самодержца подпишет превосходным почерком, бегло и
с наклоном вправо, двадцать или даже тридцать бумаг, причем все затраты при
подобной процедуре ограничиваются гербовым сбором; особенно же замечательно
в этой восхитительной конституционной машине то ее свойство, что она
запросто могла бы подписывать бумаги обеими руками, будь на то воля
механика. После того, как король подпишет все бумаги, его убирают в кладовую
до следующей сессии, приняв предварительно необходимые меры предосторожности
против злобных мелких насекомых, которые так лакомы до палисандра, -
единственных врагов, способных нарушить покой этого счастливого обитателя
картонного Лувра. Сие хитроумное изобретение свело цивильный лист до
скромной суммы в 17 франков 52 сантима - столько стоит жидкость, необходимая
для смазывания царствующей фамилии; так что, пока цены на оливковое масло не
возрастут, жителям острова Цивилизации не приходится опасаться революций.
Хотя я искренне отдаю должное неоспоримой грандиозности описанного
способа, мне, вероятно, следует отвести от себя слишком обычное по нынешним
временам подозрение в гнусных инсинуациях и подстрекательских намеках. Г-н
королевский прокурор, которого я безмерно уважаю, хотя не имею чести его
знать, никогда, надеюсь, не сможет меня упрекнуть в нарушении законов о
печати, ибо я скорее стану кружить целую вечность вокруг моей собственной
мысли, как цепной пес вокруг своей будки, чем преступлю закон на расстояние,
равное диаметру атома или даже значению новой идеи. Старый тори по рождению
и склонности, я известен тем, что всем палисандровым королям предпочитаю
монархов, произрастающих на королевском родословном древе.
Вдобавок, чтобы окончательно снять с себя ответственность, напомню, что
я всего лишь пересказываю подлинные впечатления Кау'т'чука, изложенные в его
путевых заметках - книге чрезвычайно редкой, как то и подобает возвышенному
и содержательному научному труду, но наполненной суждениями, бесспорно не
принадлежащими к числу здравых, что, я полагаю, не укрылось от внимания моих
читателей. Пожалуй, у Крозе или Текне, любимцев всех собирателей, вам еще
удастся отыскать драгоценный экземпляр "Путешествия Кау'т'чука",
напечатанный на коже удода и переплетенный в кожу грифона, иксиона,
единорога или бегемота, с фантастическим "кружевным" узором работы
полинезийского Бозонне, достойного соперника Тувенена[14], - но обойдется
вам это недешево.
Да здравствует писатель, стараниями которого эта превосходная книга
прибыла к нам из столь далеких краев! Мы во Франции нуждаемся отнюдь не в
легкой веселости, не в людях, которые походя и кстати тонко усмехаются над
мелкими слабостями: таких поверхностных шутников у нас более чем достаточно.
Мы нуждаемся в серьезной, прозорливой иронии, в людях, которые копают
глубоко и не успокаиваются до тех пор, пока не вырвут порок с корнем.
Взгляните на Сервантеса, на Батлера, на Свифта, на Стерна - эти люди не
удовлетворяются подрезанием luxuriem foliorum[15], они выкапывают дерево и
швыряют его на землю засохшим, без семян и побегов. Образцами подобной