"Шарле Нодье. Вопросы литературной законности " - читать интересную книгу автора

и мимолетный аромат фантазии. В эпоху зарождения языка, или, что то же
самое, в эпоху зарождения поэзии, мысли живы, ярки, вдохновенны, поэтому все
ощущения приятны и глубоки. В эпоху заката язык и литература вырождаются - в
противоположность многим другим человеческим установлениям, которые никогда
не кажутся такими процветающими и долговечными, как накануне крушения. Энний
писал языком мощным, выразительным, гармоничным; народная латынь - самое
жалкое из людских наречий.
Поэты, силою своего таланта хоть немного возвышающиеся над толпой, но
родившиеся слишком поздно, чтобы вкусить от щедрот юной поэзии, пытаются по
мере сил бороться со злым роком, который тяготеет над их эпохой. Порой их
благородные чувства достигают такой силы, что творят чудеса, но случается
это очень редко; великий поэт, пишущий на отжившем языке, - исключение такое
разительное, что оно не столько опровергает, сколько подтверждает правило.
Если поэт не так талантлив, как Альфьери, и не в силах вдохнуть новые
силы в поэзию и язык своей страны, он прибегает к ухищрениям, которые на
короткое время производят то же действие, что и природный дар, но истощаются
гораздо быстрее. Поэтические вольности нравятся публике до тех пор, пока
поражают новизной, ибо ни одно из чувств, вызываемых литературным
произведением, не является более надежным залогом одобрения, чем удивление.
Однако, сделавшись привычными, те же самые вольности начинают оскорблять
публику. Очарование быстро иссякает, ибо бездарная посредственность пускает
однажды найденный прием в ход и кстати и некстати, раскрывая его тайну всему
свету. На смену устаревшему новшеству спешит другое, третье и так далее,
пока запас их не истощится. А тем временем истинная поэзия, иссушаемая этими
тщетными превращениями, доживает свой век и умирает.
Литературы нового времени, зародившиеся на закате литератур древности,
унаследовали большую часть их пороков. Так, Корнель перенял пристрастие к
антитезам у древнего испанца Лукана и у испанца нового времени Кальдерона.
Конечно, противопоставление двух идей - надежный способ поразить
воображение, и пренебрегать им не стоит, но, когда видно, какого долгого и
напряженного труда стоят противопоставления своему создателю, они теряют всю
свою прелесть. Этот злополучный порок погубил блестящий талант Геза де
Бальзака, он же в глазах многих людей со вкусом отнимает часть достоинств у
корнелевского "Сида".
Прошло сто лет после триумфов Корнеля, и, вознамерившись освежить
поэтический язык, Вольтер сразу вспомнил об антитезе, которая долгое время
была не в чести у литераторов и потому поразила всех блеском новизны; на
редкость гибкий ум Вольтера легко овладел этой симметричной и вычурной
фигурой, неизвестной Гомеру и чуждой Вергилию, но изобилующей в литературах
времен упадка, фигурой, которая так же несовместима с совершенством формы,
как с правдой и здравым смыслом, фигурой, которая ломает, калечит, искажает
мысль, придает периоду отрывистое, однообразное, монотонное звучание,
ограничивает круг мыслей сравнениями и контрастами и грешит в лучшем случае
манерностью, а в худшем - неточностью и надуманностью.
Неуместное обилие антитез смущает всех без исключения читателей
"Генриады", поэтому поэтическая школа, пришедшая на смену Вольтеру,
постаралась изыскать другие приемы или, по крайней мере, обновить антитезу.
Прежде противопоставляли идеи и образы, ныне стали противопоставлять слова -
способ еще более нелепый и ошибочный. Писатели возомнили, будто для того,
чтобы создать шедевр, достаточно расставить на концах стихов или полустиший