"Шарле Нодье. Вопросы литературной законности " - читать интересную книгу автора

достаточных оснований, - а ведь обвинение это достаточно серьезное, и
человек порядочный не может отмахнуться от него, особенно если противники
подкрепляют свои обвинения фактами, выглядящими довольно убедительно. Однако
при добросовестном и просвещенном подходе большая часть подобных обвинений
рассыпается в прах. Сколько было разговоров о том, что Амио списал свой
перевод Плутарховых "Жизнеописаний" с итальянского перевода Александро
Батисты Джакомелии, изданного в Акуилее в 1482 году? Сколько раз перевод
Амио приписывали некоему Момону, эллинисту, который не оставил никаких
переводов, кроме сочинений Юстина, переведенных к тому же с латыни?
Сторонники этой версии упустили из виду, что, когда вышел перевод Плутарха,
Момон был еще жив и не имел никаких причин уступать свои лавры другому.
Наконец, разве не уверял аббат Лебеф, что Амио, епископ Осеррский,
пользовался в работе над Плутархом помощью тоннерского адвоката Люи, отлично
знавшего греческую грамматику? Само разнообразие этих толков свидетельствует
об их безосновательности. Тем более что достоинства перевода Амио, как
известно, состоят не столько в педантичной верности оригиналу, сколько в
умении найти стиль, точно отвечающий теме, то есть исполненный силы,
простодушия и прелести, а уж отказать искусному перелагателю Лонга и
Гелиодора в знании родного языка не смеет никто, и здесь ни Люи, ни Момон,
не говоря уж об итальянце Джакомелли, не могут с ним тягаться. Всякий знает,
что так же упорно преследовали недоброжелатели ученого Пьера Белона, хотя
простосердечие и подкупающую прямоту его манеры трудно спутать со стилем
какого-либо другого автора. Оскорбительная эта молва была поддержана
господином де Ту, который писал, ссылаясь на людские толки, что Пьер Белой,
служа у Жиля из Альби, завладел рукописями хозяина и издал их, даже не
упомянув имени истинного автора; впрочем, добавляет де Ту, любители
словесности должны быть благодарны этому вору за то, что, в отличие от
многих других, он не уничтожил доставшиеся ему бумаги.
Сцевола де Сент-Март в своем похвальном слове Жилю из Альби выдал это
предположение за истину; справедливости ради отметим, что почти никто не
пытался опровергнуть эти лживые домыслы, пока Лирон в своих "Исторических и
литературных курьезах" (Т. I. С. 438 и след.), Нисерон в своих "Записках"
(Т. XXIV. С. 40) и Давид Клеман в "Занимательной библиотеке" (Т. III. С.
104) не доказали их полную несостоятельность. Такие ученые, как Томасий,
Толлий, Ломейер, Эберкромби, Байе и Обер Ле Мир, поверили на слово
СентМарту. А между тем ряд обстоятельств неопровержимо доказывает, что Белой
не плагиатор; во-первых, трудно поверить, что он был слугой в доме Жиля,
ведь еще до того, как отправиться в путешествие по Востоку, он получил в
Париже степень доктора медицины и, следовательно, ни в коем случае не стал
бы прислуживать, в любом значении этого слова; во-вторых, большую часть
своих книг, близких по манере и по значимости, Белон опубликовал при жизни
Жиля и тог никогда не оспаривал принадлежность их Белону; в-третьих, Жиль
умер в Риме в 1555 году, а Белон в это самое время находился в Париже, где
заканчивал печатание "Истории птиц" и "Истории рыб", - согласитесь, что ему
было бы весьма затруднительно украсть рукопись, находящуюся на другом конце
Европы. Итак, Белона оклеветали - оклеветали жестоко и незаслуженно;
впрочем, естествоиспытатели вообще подвергаются подобным нападкам чаще
других, поскольку их сочинения, строящиеся на наблюдениях и фактах, чаще
других совпадают с сочинениями их соперников. В конце тридцать восьмой книги
своей "Истории" де Ту рассказывает, сколько подозрений вызвал Ронделе, якобы